Вчера, сегодня, завтра. Владимир Дамианиди

вертлявый,

      Сдувая пыль и обнажая

      Всех чувств бездонных наслоенья,

      Вершит Господь своё творенье,

      Палитрой яркою играя!

      Вот кисти взмах —

      В воротах рая

      Свою картину довершил!

      Так лепим мы свои мгновенья,

      Стремясь достигнуть вдохновенья…

      Воздав душе отдохновенье,

      Уставшей в поисках, в смятеньи,

      Стремимся избежать забвенья…

      Достичь покоя суждено,

      Ведь ищем мы его давно!

В редакции Нины Зиновьевой

      Вчера, сегодня, завтра

      Владимир, понурив голову, сидел на причале. Было прохладно, с Ладоги дул холодный ветер, но уходить не хотелось. Всё-таки водный простор завораживал, озеро, пусть и покрытое льдом и снегом, притягивало своим пространством, ветер пытался выдуть из головы мысли, и ему это удавалось! Вспомнил аюрведическую процедуру, когда лежишь на деревянном массажном столе, а из керамического горшка на лоб тонкой струйкой течёт масло с травами. Струйка течёт чуть выше переносицы в область третьего глаза и как бы «смывает» все мысли!

      За спиной хлопнули крылья, ангел сел, медленно сложил крылья, постоял в тишине.

      Владимир не обернулся, тогда ангел положил крыло на плечо Владимиру, ещё помолчал, затем тихо сказал с улыбкой: «Всё хорошо, ты же знаешь, и всё будет хорошо». Владимир тоже улыбнулся и продолжил молчать… он был очень далеко.

      Как-то осенью позвали к телефону, он был большой и чёрный, в трубке проскрипел голос майора из военкомата: «Вам нужно явиться в райвоенкомат двенадцатого числа к семнадцати ноль-ноль».

      Я уже и думать забыл про армию к осени. Когда проходил медкомиссию, всё казалось какой-то шуткой. Меня – в армию? Фигня какая-то. И вот сейчас, как в песне у Кузьмина «Когда меня ты позовёшь», голос, не терпящий возражений сказал: «В армию». Всё как положено – на подходе к дому встретила жена. Узнав новость, всплакнула. Я, по-прежнему ничего не понимая, пошёл собирать чемодан, хотя, что нужно брать туда, в армию, понятия не имел. Долго думать не пришлось, потому что хозяйство моё было очень скромное: пара белья, рубашек две, бритвенный станок да мыльница с мылом.

      Ничьи слёзы на копьё не капали, никто марш «Прощание славянки», громыхая литаврами, не играл. Тихо постукивая колёсами плацкартного вагона, увёз меня поезд в штаб Закавказского военного округа в славный город Тбилиси. По пути познакомился с каким-то прапорщиком, который посоветовал форму в штабе округа не получать, чтобы не тащить на себе «огромный тюк», получил там только предписание добраться до штаба армии в Ереване. В результате ещё полгода ходил на построения в огромной рыжей собачьей шапке! Другой, извините, не было. Видок у меня, наверное, был не очень, потому что командир при виде меня вздыхал и отворачивался. Из чего я сделал вывод: не слушать случайных советчиков! Долго ходил к местному портному, который худо-бедно шил мне форму, на местном складе её отродясь не видывали.

      Помню первую ночь в санчасти после знакомства с начальником. Тот налил мне водки, которую до этого я разве только нюхал. Я проснулся на кушетке в смотровом кабинете, меня тряс за плечо солдатик, который принёс мне стакан чаю и «таблетку» масла на кусочке хлеба. Я смотрел на всё это ничего не понимающими глазами, потом тихонечко до меня дошло: в/ч 41095, Ереван, а я уже не лейтенант запаса, а «двухгодичник», лейтенант медицинской службы, стоматолог полка, правда, место мое ещё полгода будет занято предыдущим стоматологом, а я побуду младшим врачом полка. Диплом мой, одна из немногих вещей, мирно лежал в чемодане, его никто ни разу не спросил. И лечил я геморрои и фурункулы, так как наш начмед представление об этом имел небольшое, а я закончил мединститут в Ленинграде. Учили нас и правда хорошо, выпускали врачей не чета нынешним, которые начинают учиться только после универа. Хотя ребята прекрасные, но латыни не знают, не модно это.

      Как-то сидел в бараке с сомлями, вдруг прибегает посыльный, говорит: «Вас вызывают к генералу». Формы у меня ещё не было, в чём было, в том и пошёл. Прихожу, генерал, приехавший с проверкой, говорит: «Собирайся, в штаб округа поедем на перераспределение». Тут я сообразил: родственники моей жены подсуетились, на более тёплое местечко меня хотят пристроить. Командир говорит: «Генерал сказал, уехал и забыл. Как хочешь, можем написать предписание, поедешь! Хочешь оставайся». Вот такой странный выбор! Прикинул я: койка в общаге-бараке есть, должность стоматолога впереди светит. А тут ехать неизвестно куда, что там ждёт неизвестно. Как бы сложилась моя жизнь, если бы я поехал?! Может быть, стал бы заправским челюстно-лицевым хирургом? Но я не поехал, стал тем, кем стал, ни о чём не жалею! Что мне помешало тогда уехать, собственная лень или провидение господне? Не знаю. Потом были ещё попытки стать челюстно-лицевым хирургом, но судьба настойчиво и аккуратно вела меня другой дорогой. Вот и получается, не решаем мы ничего. Если уготовано тебе судьбой, кем стать, не выпендривайся, иди в ту сторону, куда знаки показывают. Будешь пытаться отвернуть куда-то,