Сын негодяя. Сорж Шаландон

которого вся школа звала Коко, и обучать двенадцатилетнего Макса Тетельбойма.

      – Здесь они учились, – сказала мадам Тибоде.

      Наверх по деревянной лестнице, потом по выложенной красной плиткой коридору – и вот большая чердачная комната. На белых стенах рваные пожелтевшие фотографии и картинки: мирные коровы, лошади, горные пейзажи. Патриотический рисунок: ребенок с галльским петухом.

      В комнате холодно.

      Хозяйка все стояла в дальнем ее конце, у самой стены. Кивком указала на три ученические парты в темном углу.

      И ни слова.

      – Это все, что осталось?

      – Да, всё. Мы оставили только эти парты.

      Я посмотрел на нее, она отвела глаза. Будто ее в чем-то уличили.

      – Когда мы пришли, тут все промокло – протекала крыша. Мы вынесли во двор одежду, матрасы, сложили в кучу. И сожгли.

      Она упорно смотрела в сторону.

      – Сожгли?

      Она развела руками и плаксиво сказала:

      – А что, по-вашему, было со всем этим делать?

      Я подошел к первой парте с инвентарным номерком, измазанной выцветшими черными чернилами.

      – Можно мне?..

      Фермерша ничего не ответила, только устало пожала плечами.

      Значит, можно.

      Едва дыша, я дрожащей рукой откинул крышку парты. С внутренней стороны к крышке приклеен расчерченный на месяц бумажный календарь с каллиграфически выведенными цифрами и буквами. «Воскресенье 5 марта 1944, понедельник 6 марта, вторник 7 марта»…

      – А это что?

      Хозяйка нагнулась над черным квадратиком в деревянной рамке.

      – Грифельная доска?

      Да. Чья-то доска, забытая в парте. Никто ее не нашел, никто не взглянул на нее. Никому нет до нее дела. Неумелой рукой на ней написано слово «яблоко».

      Я поднял глаза на хозяйку. Вид у нее был равнодушный. Безучастный. Она разглаживала руками фартук.

      Я отвернулся к стене.

      На секунду. Короткий всхлип без слез. Достаточно, чтобы эти шесть букв навсегда впечатались в мою память. Я даже услышал скрип мела по доске. Кто из вас написал это «яблоко»?

      Снова повернувшись к хозяйке, я увидел, что она смотрит на меня смущенно.

      Ей было неловко видеть, как я взволнован.

* * *

      Немецкие грузовики остановились перед Домом 6 апреля, когда только что прозвонил колокол к завтраку.

      То был первый день пасхальных каникул. Все дети в сборе. Даже пансионеры. На столах кружки с дымящимся какао, редким лакомством, которое прислал папаша Вюшер, владелец кондитерской в Бильборе.

      С тех пор много лет общая столовая была закрыта. Мадам Тибоде осталась стоять на пороге. Полумрак, сквозь закрытые ставни пробиваются лучи света, в них пляшут пылинки. Пол перестелили, а с потолка облетела штукатурка. Запах гнили и сырости. В углу свисает кусок лепнины. Когда была облава, нынешняя хозяйка работала в Белле на заводе резиновых уплотнителей, в двадцати пяти километрах отсюда. А здание купила в 1950-м.

      – Посередине