Кармен. Проспер Мериме

так, что оно оказалось направленным в небо в тот момент, когда сержант приблизился.

      – Добрый день, брат![12] – сказал сержант, протягивая ему руку. – Давненько мы не виделись.

      – Добрый день, брат!

      – Я зашел мимоходом поздороваться с тобой и сестрицей Пеппой. Сегодня мы сделали изрядный конец, но у нас слишком знатная добыча, и мы не можем жаловаться на усталость. Мы только что накрыли Джаннетто Санпьеро.

      – Слава богу! – вскричала Джузеппа. – На прошлой неделе он увел у нас дойную козу.

      Эти слова обрадовали Гамбу.

      – Бедняга! – отозвался Маттео. – Он был голоден!

      – Этот негодяй защищался, как лев, – продолжал сержант, слегка раздосадованный. – Он убил одного моего стрелка и раздробил руку капралу Шардону; ну, да это беда невелика: ведь Шардон – француз… А потом он так хорошо спрятался, что сам дьявол не сыскал бы его. Если бы не мой племянник Фортунато, я никогда бы его не нашел.

      – Фортунато? – вскричал Маттео.

      – Фортунато? – повторила Джузеппа.

      – Да! Джаннетто спрятался вон в той копне сена, но племянник раскрыл его хитрость. Я расскажу об этом его дяде капралу, и тот пришлет ему в награду хороший подарок. А я упомяну и его и тебя в донесении на имя прокурора.

      – Проклятье! – чуть слышно произнес Маттео.

      Они подошли к отряду. Джаннетто лежал на носилках, его собирались унести. Увидев Маттео рядом с Гамбой, он как-то странно усмехнулся, а потом, повернувшись лицом к дому, плюнул на порог и сказал:

      – Дом предателя!

      Только человек, обреченный на смерть, мог осмелиться назвать Фальконе предателем. Удар кинжала немедленно отплатил бы за оскорбление, и такой удар не пришлось бы повторять.

      Однако Маттео поднес только руку ко лбу, как человек, убитый горем.

      Фортунато, увидев отца, ушел в дом. Вскоре он снова появился с миской молока в руках и, опустив глаза, протянул ее Джаннетто.

      – Прочь от меня! – громовым голосом закричал арестованный.

      Затем, обернувшись к одному из вольтижеров, он промолвил:

      – Товарищ! Дай мне напиться.

      Солдат подал ему флягу, и бандит отпил воду, поднесенную рукой человека, с которым он только что обменялся выстрелами. Потом он попросил не скручивать ему руки за спиной, а связать их крестом на груди.

      – Я люблю лежать удобно, – сказал он.

      Его просьбу с готовностью исполнили; затем сержант подал знак к выступлению, простился с Маттео и, не получив ответа, быстрым шагом двинулся к равнине.

      Прошло около десяти минут, а Маттео все молчал. Мальчик тревожно поглядывал то на мать, то на отца, который, опираясь на ружье, смотрел на сына с выражением сдержанного гнева.

      – Хорошо начинаешь! – сказал наконец Маттео голосом спокойным, но страшным для тех, кто знал этого человека.

      – Отец! – вскричал мальчик; глаза его наполнились слезами, он сделал шаг вперед, как бы собираясь упасть перед ним на колени.

      Но

12

Buon giorno, fratello! – Обычное приветствие у корсиканцев. – Прим. автора.