На перекрестках судеб. Лина Богданова

теперешней приме конец. Ядреные девки. И шибко талантливые. Так критики пишут. Я только узелок на память завязываю. Мало ли что, люблю быть в курсе.

      – И кому потом этот курс выкладываешь? Марусе, что ли? Или Джеку? Эрудит…

      – О! И в твоей буйной головушке кой чего из школы осталось. Да и у меня среднее специальное за душой – родители не зря в город отправляли. Один из всей семьи образованный оказался. Даже говор у меня почти что городской – братьев до сих пор завидки берут. Кому, спрашиваешь? А хоть Марусе. Что мы не люди? Балакаем на досуге. Или вот тебе…

      – И то, правда. Значит, любит, говоришь, режиссер артисток…

      – Не только. Думаю, что самая главная любовь у него – это власть. И слава. Вернее, известность. Пьесы сам пишет. Обожает интервью давать. И отборы всякие производить. Кастинги теперь называются, слыхала?

      – Не в лесу живем, – отмахнулась Любаня, присматриваясь к Родину.

      – Ну и хорошо, что не в лесу. Хотя тут кругом километров на триста одни леса и есть. Так о чем это я? Ах да, о любви… Имеет Роберт Никитович от этих просмотров и деньги, и известность, и самих красавиц. Уж эти-то за ценой не постоят! Так и живет – день в газете, день в журнале, день на телевидении. Плюс главные роли в своих спектаклях. Играет, в общем…

      – Как бы не заигрался, – процедила сквозь зубы Любаня, с некоторым сожалением отклоняя кандидатуру. – А рыжий этот? Вроде тоже ничего себе…

      – Гулькин-то? Жид сопатый! Даром что Иван Иванович – всех купит и продаст. Только цену хорошую предложи!

      – Какой же он еврей? Гулькин. Да еще Иван Иванович…

      – Я не сказал: еврей. Я сказал: жид. Чувствуешь разницу? Да куда тебе! Жид – это не национальность, не большой нос и даже не пейсики. Это сущность человеческая. Понимаешь? Сущность! Наш Гулькин из любого дела пользу вынесет. И вступает в него лишь из-за пользы. Если есть, что урвать. А так – в упор не замечает. Раньше колхозом командовал. А потом в рыбнадзор перебрался. Простым инспектором! Прикинь?

      – Во дурень! Из начальников в холуи! Не, мне такого не надо!

      – И правильно, что не надо. Он ко всему нервенный очень. Хоть и скрывает старательно. А по поводу дурня… тут ты поспешила. Что такое колхоз в девяностые? Орава пьяниц и полнейший раздрай! Ни денег, ни перспектив. А ответственности… Да, можно кой-чего перехватить по мелочи. Но все равно в минусах останешься. Начальству дай, налоговикам дай, ментам, чтобы какой-никакой порядок обеспечивали, тоже дай…

      А в рыбнадзоре мелкой рыбешке затеряться – и плевать не надо, схоронись за начальство и – всем привет! Зато деньги косяком прут. Только успевай отгребать! Иванова с поличным ухватил – выбирай: то ли премию от начальства получить, то ли откупные с браконьера взять, то ли натурой. И ведь со всех сторон выигрываешь!

      Некоторые начинали с последнего. Но Гулькин знал, что делал. Выслуживался сначала, как мог. К концу второго сезона уже районным отделом руководил. А там уж и до области – рукой подать.

      – А как же деньги?

      – А что деньги? С ними как раз все складывалось