Похищенная синьора. Лаура Морелли

Я видел сожженных людей, привязанных к столбам, видел других, повешенных на брусьях, торчавших из высоких окон тюрьмы Барджелло. Я был в Дуомо[26] в числе тысяч прихожан, когда заговорщики с кинжалами напали на Лоренцо и Джулиано Медичи во время Торжественной мессы.

      – Вот чего я не понимаю, – говорит Салаи, – теперь-то, когда брат Савонарола мертв, Медичи вернутся в ваш город или нет?

      – Э-э…

      Как растолковать хитросплетения флорентийской политической жизни миланскому юноше, который за свою жизнь нигде не бывал дальше Тосканы? Как объяснить, что дюжины группировок создаются и распадаются у нас в мгновение ока, что люди, которые ужинают за одним столом вечером, могут наутро, за завтраком, перерезать друг другу глотки? Я не был в родном городе так долго, что уже наверняка и сам не разберусь, сколько там сложилось фракций накануне свержения Савонаролы.

      – Все не так просто, друг мой…

      – Ладно, так или иначе, эту казнь вполне можно было предвидеть. – Салаи устремляет на меня взгляд прекрасных зеленых глаз. – Вы сами говорили, что во Флоренции люди непостоянны в своих пристрастиях. А люди в любом городе обожают зрелища.

      Я смотрю, как солнце клонится к стене за виноградником, но мысленным взором вижу свой город. Большинство флорентийцев некогда провозгласили Савонаролу святым, хотя были и такие, кто с самого начала называл его проходимцем и преступником. А когда этот священник признался, что выдумал все свои апокалиптические видения, как мог поступить его святейшество? Савонаролу лишили сана и отлучили от Церкви. Лишенный покровительства папы римского, он был неизбежно объявлен еретиком. А может, и буйнопомешанным.

      Здесь, в Милане, суета и неразбериха Флоренции всегда казались бесконечно далекими. Но сейчас, держа в руках отцовское письмо, я вижу эшафот на Пьяцца-делла-Синьория так, будто он стоит прямо передо мной. Мысленным взором окидываю толпу, которая все прибывает. Слышу крики, песнопения, барабанный бой. И смотрю на три тела – приговоренный к смерти священник и двое его сподвижников дергаются, пляшут в петлях, ибо дух человеческий в каждом из них жаждет последнего глотка жизни…

      А потом вспыхивает пламя. Пламя создает искажения, порождает иллюзии. Оно превращает повешенных людей в мучеников. Не перевелись те, кто почитает Джироламо Савонаролу святым. Ходят слухи, плакальщицы после сожжения стенали по покойнику, а последователи Савонаролы, дескать, разворошили головешки на площади и растащили по домам остатки костей, лоскуты одежды, куски обгоревшей плоти – как реликвии.

      Смех и грех.

      Зачем, спрашивается, мне возвращаться в город, населенный людьми, которых так легко обморочить? Но вернуться домой меня настоятельно просит отец.

      – Только, наверно, теперь-то там все утряслось? После того как тот… тот огонь потух, да? – спрашивает Салаи.

      Я снова беру в руки письмо и помахиваю им в воздухе.

      – Отец пишет, что при новом правительстве в городе откроется множество возможностей для таких, как я. Карнавальный хаос войдет в свою колею, на улицах вновь

26

 Собор (ит. Duomo). В данном случае имеется в виду кафедральный собор Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции.