Внучка берендеева в чародейской академии. Карина Демина

мало лучше полона азарского. И то, не столь уж велика разница, где воли лишаться, у нас аль в степях…

      Главное, что пока люд с того полону в Барсуки возвертался, дед успел хату поставить, ту самую, которая ныне общинным домом стоит. Бабы зерно худо-бедно собрали, он же каждый день на охоту ходил, носил что оленей, что лосей, а однажды и вовсе тура поднял.

      Бабка сетовала, что сам поранился крепко…

      Слег.

      А она за ним ходила. Тогда-то и поняла, что привязалась к нему всем сердцем, что вовсе не боится нечеловечьего его обличья. И он бабку мою крепко любил, баловал…

      Вот только Божиня лишь одного ребеночка им послала. Дед говорил, что среди берендеев редко бывает, когда больше. И в матери моей души не чаял, избаловал ее вконец.

      Матушка моя долго невестилась, женихов перебирала, да не нашла никого по сердцу. Бабка боялась, что по-за гордости своей останется Берендеевна бобылкою, да сама взялася свадьбу сладить, но матушке моей сие не по нраву пришлось. Вот и сбегла она судьбинушку искать… и нашла… году не прошло, как вернулася с мужем. Да не просто мужем – князем цельным. Правда, сам он смеялся, что все княжество евоное – на клочке пергаменту. А из сокровищ в нем – кошель пустой да сабля. Но с дедом они поладили…

      Помню их.

      И матушку свою… и отца… и деда, как сажал на колени да сказки рассказывал, свои, берендеевы, которые обыкновенным людям глухим ворчанием чудятся.

      Столько лет уж минуло, а будто бы слышу его голос, и каждое словечко помню. И теплоту рук огромных… и то, как садил меня, малую, на ладонь, подымал к самому потолку. А я смеялась от счастья, что была выше всех…

      – Сгинули? – спросил домовой, смахнувши слезинку кончиком бороды.

      – Сгинули… как полетела стрела царская, весь люд супротив азар созывая, так и пошли… дед мой, и отец… и матушка за ним. Она дедову науку воеву крепко знала. А меня вот бабке оставили…

      Я замолчала, горько было вспоминать тот вечер.

      И вновь чудится, будто бы отцовы усы, пропахшие табаком-самосадом, щеку щекочут…

      – Не грусти, княжна моя, – он подкидывает меня и ловит. – Вот поглядишь, вернемся, привезем тебе гостинцев. Чего хочешь?

      Мать улыбается, только я, пусть и мала годами, да вижу, что улыбка эта – не от сердца. Бабушка и вовсе плачет, уткнувшись в дедово плечо, а он гладит ее да говорит тихонько.

      – Возьми меня с собой… – Я хватаю отца за руку.

      – Маленькая еще.

      – Не маленькая!

      Он же, шагнув к стене, одним движением вогнал меж бревен нож свой, с гербовой печаткой, и сказал:

      – От как дорастешь до рукояти, тогда и возьму…

      …Четырнадцать мне стало, когда доросла.

      – Тогда многие сгинули, – сказала я домовому.

      – Так-то оно так…

      Глава 8,

      в которой Зослава сводит знакомство с иными студиозусами и понимает, что не все в Академии происходит согласно