Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2. Борис Яковлевич Алексин

в то время не очень-то себя оправдывал. Конечно, совсем не потому, что комиссары были плохими людьми или коммунистами, нет. Многие из них проявили чудеса героизма и храбрости, как в самые трудные моменты войны – в период отступления, так и в не менее трудный этап обороны.

      – Дело тут, – говорил Павел Александрович, – гораздо сложнее. Командир дивизии – старый большевик, по стажу старше, чем комиссар, отличный военный специалист. Он, конечно, может и должен решать все тактические и другие служебные вопросы сам, а тут получается, что без подписи комиссара ни один его приказ не может вступить в силу. Когда назначали комиссаров – членов Коммунистической партии во время Гражданской войны к командирам полков или дивизий, так называемым военспецам, большею частью беспартийным, эти комиссары были не только воспитателями красноармейских масс, но и партийными контролёрами над командирами. А теперь? Теперь такой повседневный контроль только снижает инициативу командира, снимает с него ответственность и тормозит дело. С другой стороны, комиссар, окончивший академию, имеет достаточные военные знания, чтобы самому решать те или иные военно-тактические задачи, а он вынужден находиться как бы на вторых ролях, это его бесит. Особенно человека с таким характером, как у Марченко. По-моему, – закончил свою мысль Лурье, – скоро и наверху поймут, что иметь двух командиров в одном подразделении – слишком большая роскошь и, кроме вреда делу, толку не будет. Оставят, наверно, одного командира, ну, а для политобеспечения будем мы – политотдел, целиком подчинённый командиру и в то же время ответственный за свою работу перед соответствующими политорганами армии, фронта, как представители партии в армии.

      Как мы знаем, менее чем через год почти так и случилось. В своём предвидении Лурье ошибся не намного.

      – Но пока-то их двое, и они, по существу, равноправны. Нам от этого не легче. Каждому приходится лавировать между ними, как капитану корабля между опасными рифами: того и гляди, сломаешь себе шею. Придётся это делать и тебе. Между прочим, одна из причин, по которой Емельянов сбежал со своей должности, именно эта, – закончил свой рассказ Павел Александрович.

      Несколько минут он помолчал, а потом продолжил:

      – Ну вот, я тебе обстановку обрисовал, конечно, по-дружески, а уж выводы ты сам делай.

      Он ещё немного помолчал.

      – Да, ты сегодня из медсанбата, как там Аня Соколова? Эта девушка не на шутку меня привлекла, кажется, и я ей не противен. Я всё над Марченко подсмеивался: водит его за нос его Валюня, а он ничего не замечает. Неужели и Аня такой же окажется? Вот ещё, не было забот, так эта Аня появилась… Чудно как-то получается, ведь у меня жена, большой сын и обоих их я люблю, думаю о них. А вот, поди ты, увидел Аню, и словно околдовала она меня, не выходит теперь из головы, да и только! Трудно мне теперь, Борис, будет! Ведь скольких командиров, в том числе и командиров полков, я за близость с девушками – связистками, медиками, машинистками пробирал. Мне как-то казалось, что невозможно на войне, когда у каждого из нас столько дел, когда столько труда, сил и крови приходится