«Максим» не выходит на связь. Овидий Горчаков

вспоминали трое «викингов» школьные годы в милом сердцу Виттенберге, летние лагеря гитлерюгенда, военную подготовку в юнкерском училище…

      А за окном бушевал свирепый степной ветер и далеко окрест разносился похожий на крик раненого зверя протяжный и скорбный гудок паровоза.

      – Помните, Петер и Франц, нашу первую встречу в гимназии имени Шиллера?

      …Осенний ветер гнал по брусчатке маленькой площади перед киркой желтые листья облетевших лип.

      Все в этом городке – и площадь, и кирка, и домишки с остроконечными крышами, – все казалось Петеру маленьким, почти игрушечным после Гамбурга, после той многоэтажной серой коробки, в которой он родился и прожил первые годы своей жизни, после огромного гамбургского железнодорожного узла и порта с океанскими великанами лайнерами, такими как «Бремен» и «Европа», курсировавшими по линии Гамбург – Саутгемптон – Нью-Йорк.

      Петер в последний раз оглядел себя – Мутти постаралась на славу. Коричневая форма гитлерюгенда идеально отглажена. Куртка, отделанная шнуром, вельветовые штаны до колен, носки до лодыжек. Правда, короткие штаны вытерты до безобразия и никаким гуталином не удалось по-настоящему обновить башмаки, зато знаки различия на потрепанной коричневой куртке возвещают всем, что вот идет не очень элегантно экипированный молодой человек из гитлерюгенда, но парень он хоть куда – поглядите только на арийский его вид и на шевроны шарфюрера.

      Петер остановился возле увитого плющом особняка на Перлебергштрассе, в котором жил теперь Франц. За узорной кованой оградой – газон с цветником, шикарный фасад с зеркальными окнами. У подъезда в лучах утреннего солнца сияет темно-синим лаком «мерседес» папы Хаттеншвилера. Сунув два пальца в рот, Петер изо всей мочи свистнул. Нет, он ни за что не пойдет в этот особняк, плевать он хотел на этих буржуев – недаром ненавидит их отец. Петер не пойдет в особняк потому, что не хочет в ответ приглашать этих буржуйских сынков в свой новый виттенбергский «замок» – пропахшую кухней каморку… Но ничего, придет время, и Франц еще засвистит у дома Петера.

      Франц не заставил себя ждать. Петер кивнул приятелю, поспешно отвел глаза от шевронов Франца – шевронов гефольгшафтфюрера. Он мучительно переживал свое отставание на один ранг от товарища, стыдился порой своей завистливости, но ничего не мог поделать с собой. Вот Франц другое дело, не в его характере завидовать кому-либо. Еще бы! Францу везет в жизни, он родился с серебряной ложкой во рту, никогда не знал унизительной бедности, потому он такой веселый, беспечный, благодушный. Петер выпрямил спину, расправил плечи. Зато он, Петер, выше ростом, шире в плечах и больше нравится девочкам. И жизнь только начинается!

      – Какая удача, Петер, – болтал, шагая рядом, Франц, – что твоего отца тоже перевели из Гамбурга в этот Виттенберг. Не очень-то было бы мне приятно одному идти сейчас в новый класс к этим провинциалам!

      Здание гимназии имени Шиллера показалось Петеру маленьким и неказистым. Его, как и Франца, волновала предстоявшая