Как я был писателем. Александр Горностаев

Ильич упарился, составляя последние фразы. Даже пот выступил у него на лбу. И он оторвался от писания, сходил в туалет, вытер выступившие капли полотенцем.

      Он всё никак не мог дойти до конкретного главного высказывания своего – о том, что его должны как бы принять без всяких условий и ссылок на уставы, на правила, но он отвлекался и отвлекался на посторонние темы.

      Конечно, много чего из выражаемого этим литературным персонажем, мягко сказать, вызывает недоумение. Но со своей непосредственностью провинциального автора он излагал без всякого сдерживания приходящие мысли обо всём его понимании литературы и окололитературных сфер, даже, может быть, и не подозревая, какие тайные бои ведут литераторы, приближенные к денежным потокам, и как не легко им в этой борьбе, ведущейся за существование самих себя. Но не об этом сейчас речь. А о том, мог ли вообще находиться в здравом уме пишущий обо всём этом автор? Но, впрочем, каждый талантливый писатель имеет свой сдвиг в сторону ненормальности и за это его упрекать не стоит.

      Пётр Ильич хотел написать ещё целый пласт идей о высшем назначении писателя, но одумался: во-первых, все эти заявления о значительности литературного труда в свете сегодняшнего опошления всего и вся выглядят карикатурно; во-вторых, вспомнил Афанасьев, что он пишет заявление, а не лауреатскую речь по поводу получения Нобелевской премии.

      «Грустно, что всё из того малого, что удалось напечатать, – писал наш герой, – издано мной за свой счёт. А что делать? Ведь хочется быть прочитанным, услышанным, получающим мнения. Это ведь только гении могут творить, не получая отзывов и другой поддержки, делая всё только по велению своего сердца. А другим… всё труднее с каждым годом удерживать высокую планку гениальности. И всё чаще, как простому таланту, требуются поощрения, похлопывания по плечу, восхищения окружения.

      Гению, по большому счёту, не нужны ни союзы, ни похвалы. Он самодостаточен. Он творит так, как считает нужным, незыблем в своих убеждениях. А мне, как обычному талантишке, которого всегда преследуют сомнения по поводу своего творчества, необходимо получать жирные куски поощрений. Порой так хочется шоколада положительных отзывов, сладких пирожков публикаций, включения своей личности в приятное застолье писательского союза.

      Так хорошо я в минуты пессимизма понимаю бездарных: они, как гении, не сомневаются в себе и всяческие поощрения просто выбивают для своей персоны… Им бы не писать стишки и рассказики, а идти работать в сферу снабжения. Но как много среди членов таких авторов…»

      Пётр Ильич вынужден был оторваться от писания и сходить на кухню, налить чай – в горле стало пересыхать. И, сделав несколько глотков, он продолжил:

      «Особенно остро я ощутил свою незначительность и не значимость в одном из своих выступлений перед публикой в библиотеке. Читательница