Первая любовь (сборник). Сэмюэль Беккет

Я уже говорил вам, что упорством она обладала необычайным. Холмик побелел от инея. Я ничего не ощутил. Какой интерес ей в том, чтобы преследовать меня таким образом? Я спросил ее об этом не садясь, тяжело ступая взад и вперед. Мороз сковал тропинку. Она ответила, что не знает. Что она во мне нашла? Объяснит ли она мне хотя бы это, если возможно? Она ответила, что не может. Казалось, что она тепло одета. Руки ее облекала муфта. Я взглянул на муфту, помнится, и слезы выступили у меня на глазах. И все же я забыл, какого она цвета. Худо мне было. До недавнего времени я всегда плакал непринужденно, впрочем, безо всякой для себя выгоды. Приди мне в голову заплакать сейчас, я мог бы тужиться до посинения – не выкатилось бы ни слезинки. Худо мне. Рыдания могли быть вызваны различными предметами. Однако горечи я не ощущал. Если без видимой на то причины я проливал слезы, это означало, что на глаза мне попалось нечто незнакомое. Так что остается гадать, что именно вызвало у меня слезы тем вечером, муфта ли, замерзшая ли до шишковатости тропинка, чьи выпуклости ощущались под ногами как булыжники, или какая другая вещь, высмотренная за порогом сознания. Я словно видел ее впервые. Она сидела, съежившись и во что-то закутавшись, голова склонена, руки в муфте на коленях, ноги крепко сжаты и вытянуты, каблуки над землей. Без формы, без возраста, почти без жизни, она могла быть кем угодно, старухой или девочкой. Да вот еще ее манера говорить: «не знаю», «не могу». Только я один не знал, не мог.

      – Вы пришли сюда ради меня? – спросил я. Она выдавила из себя «да». – Что ж, вот он я.

      А я? Я разве не пришел ради нее?

      – Вот они мы, – добавил я. Я присел с ней рядом, но тут же вскочил как ошпаренный. Я мечтал уйти, я желал знать, что все кончилось. Но прежде чем уйти, для пущей верности, я попросил ее спеть для меня песню. Поначалу я думал, что она откажется, то есть попросту не станет петь, но нет, через мгновение она начала петь и пела довольно долго, все время одну и ту же песню, так мне показалось, не меняя позы. Песня была мне незнакома, я никогда не слышал ее раньше и никогда не услышу вновь. В ней пелось, кажется, о лимонных или апельсиновых деревьях, вот все, что я запомнил, а для меня это подвиг немалый, запомнить, что в ней пелось о лимонных или апельсиновых деревьях, так как из всех услышанных в жизни песен, а слышал я их немало, ведь, по-видимому, невозможно, физически невозможно, если только вы не поражены глухотой, пройти по жизни, даже моим путем, не услышав песни, я не сохранил в памяти ничего, ни слова, ни ноты, или всего лишь столько слов, столько нот, что – что дальше, а ничего, фраза слишком затянулась. Затем я стал удаляться, и, пока я шел, мне послышалось, как она запела другую песню или, быть может, другие куплеты той же самой, песня звучала все глуше, пока не стихла совсем, оттого ли, что она прекратила петь, или потому, что я отошел слишком далеко. В ту пору необходимость