Метель. Виктор Некрас

восторг.

      Он угадал!

      Заговор!

      Это заговор! Польша будет свободной! А с ней и Княжество!

      Словно подслушав его соображения, старший Радзвивилл повернулся к Глебу, посмотрел так, будто душу из него хотел вытащить на всеобщее обозрение.

      – А вы, сударь… служите или просто время проводите в столице…

      – Кадет Морского корпуса, ваша мосць! – вскочил Глеб, польщённый тем, что пан старший Радзивилл, наконец-то, обратился к нему напрямую.

      – Морского, стало быть, – задумчиво сказал виленский воевода, глядя на Невзоровича вприщур. – Что ж, моряки нам, надеюсь, будут тоже нужны, не только уланы… готовы сразиться за вольную Речь Посполиту?!

      «Готов, ваша мосць», – хотел ответить Невзорович, но горло вдруг перехватило невесть с чего. Он сглотнул и выговорил (голос вдруг упал до сипения):

      – Почту за честь, ваша мосць! Мой отец служил у Костюшки и Домбровского, мой брат погиб при Ватерлоо за императора…

      На мгновение ему показалось, что оба младших Радзивилла стремительно и непонятно переглянулись. И вновь возникло неощутимое впечатление, словно тень великого воина (великого! – что бы там ни говорил про него старый пан Рыгор Негрошо!) встала за его спиной, внушительно глядя на всех присутствующих за столом.

      – Невзоровичи, как же, помню, – кивнул сенатор с одобрением.

      Но Глеб вдруг похолодел, поражённый внезапной мыслью.

      – Но… – запнулся, встретив взгляды трёх пар внимательных глаз.

      – Не стесняйтесь, кадет, – подбодрил его пан Людвик.

      – Мне ведь придётся принести присягу, – упавшим голосом сказал Глеб, отводя глаза. – С ней-то как быть?

      – Да, – помолчав некоторое время, подтвердил сенатор. – Вам, видимо, действительно придётся принять присягу русскому царю. Но это не должно вас смущать в будущем – свобода Родины важнее. Не так ли, юноша?

      – Так, ваша мосць, – подтвердил Невзорович всё тем же упавшим голосом. – Но как же… разве цель оправдывает средства?

      Трое Радзивиллов опять переглянулись, и Глеб поспешил объяснить, путаясь в словах:

      – Видите ли, ваша мосць… я именно потому и пошёл учиться именно в Морской корпус, что там не пришлось бы нарушать присягу или сражаться против своих…

      Кадет смолк. В комнате воцарилось тягостное молчание, тяжёлое и вязкое, словно патока или расплавленный свинец, потом пан Людвиг, взглянув на остальных сказал медленно, словно обдумывая каждое слово:

      – Я вижу, вы пока что не совсем готовы принять решение, кадет, – он помолчал, разглядывая Глеба с непонятным выражением, – с непониманием и, одновременно, словно видел перед собой что-то удивительное. – Ну что ж… время пока что терпит. Думаю, к нашей новой встрече что-нибудь изменится, не так ли?

      Глеб смолчал, только сглотнул слюну, которая вдруг стала горькой.

      В комнате слоями плавал табачный дым.

      – И всё-таки я не понимаю, – задумчиво сказал виленский