.

княгини Ольги вспыхнули, отчего ее широкоскулое лицо приобрело немного диковатое выражение.

      Внезапно Агнесса поймала себя на мысли, что молодая княгиня ей кого-то напоминает.

      А Ольга сказала уже без гнева:

      – Хотя бывают и добрые свекры. Вон мой отец невестку свою лелеял и холил, пока мой брат Андрей по свету мотался.

      – Андрей? – воскликнула Агнесса, вспомнив рыцаря, привлекшего ее внимание в Никее.

      – А ты никак знавала моего брата? – удивилась Ольга.

      – Не то, чтобы знавала, – ответила Агнесса и рассказала о своей встрече с князем Андреем, не упомянув при этом о Борисе.

      Княгиня покачала головой.

      – Вон оно как бывает. Тесен однако мир.

      Рассказ гостьи произвел на нее благоприятное впечатление и, расчувствовавшись, она проговорила уже мягким голосом:

      – Ладно, ты особливо не торопись. Можешь ехать не завтра, а дня через три.

      Агнесса поклонилась.

      – Спасибо за милость, княгиня.

      – Ступай! – велела Ольга.

      В сенях боярыня сообщила поджидавшей ее Боянке:

      – Мы перебираемся в Перемышль.

      Служанка понимающе кивнула.

      «Господи! Хоть бы Бруно не было во дворе! – подумала Агнесса. – Глядеть на него – свыше моих сил!»

      Однако рыцарь из Эдессы никуда не делся – он стоял возле колодца вместе с прибывшими из Киева людьми. Тут же были и их кони, которых никто из слуг галицкого князя не спешил принимать.

      Стиснув зубы и стараясь не смотреть на Бруно, Агнесса пошла через двор, а за ней шагала возмущенно сопящая Боянка. Внезапно обеих женщин едва не сбил с ног киевский боярин, выбежавший из палат Владимирка Володарьевича. Петр Бориславович был вне себя от гнева и так бранился, что у Агнессы порозовели щеки.

      – Что стряслось, Петр Бориславович? – спросил рябой киевлянин.

      Боярин выругался еще похлеще.

      – Что же все-таки было? – вмешался Бруно.

      – Был срам один! – раздраженно ответил Петр Бориславович. – Я князю Владимирку напомнил о его скрепленном крестным целованием обещании – воротить города отнятые у киевского князя, а он, богохульник, мне в ответ: «Уж больно невелик был тот крест, кой я поцеловал!» Тьфу на него, христопродавца!

      Боярин плюнул в сердцах и опять выругался.

      – Неужто так и сказал? – удивился рябой.

      – Как есть! – подтвердил Петр Бориславович и, выругавшись еще раз, добавил: – А потом князь Владимирко и вовсе прогнал меня со словами: «Довольно ты наговорил, а теперь ступай отсель!» На том наша беседа и кончилась. Кинул я князю грамоты его целовальные и вон из хором.

      Киевляне возмущенно загалдели.

      – То-то, я гляжу, наших коней никто не принимает, – сказал юноша с едва начавшей пробиваться бородкой.

      Ворча боярин взобрался в седло. Остальные участники неудачного посольства тоже поспешили сесть на коней. Дернув поводья, Бруно так посмотрел на стоящую посреди двора Агнессу, что она вся