Путь к своему королевству. Вера Гривина

за стол, – медовым голосом заговорил Изяслав Мстиславович. – Откушай с нами. А о делах мы с тобой опосля потолкуем. Уважь нас. Вон здесь и родичи твои, и боярство, и гость угорский.

      Бруно, как только услышал, что речь зашла о нем, поднялся и отвесил учтивый поклон. Княгиня глянула на него с любопытством.

      – Ты, значит, из Угорского королевства к нам прибыл? И дочь мою, Евфросинию Мстиславовну, знаешь?

      – Королева Фружина – моя государыня, – ответил Бруно.

      Любава Дмитриевна явилась в княжеские хоромы с намерением устроить пасынку скандал, и ни родичи, ни киевские бояре не могли этому помешать. Иное дело – прибывший из Венгерского королевства человек, который наверняка все расскажет королю Гёзе, а вдовствующей княгине совсем не хотелось, чтобы ее венценосный зять плохо подумал о своей теще, поэтому она, смирив гордыню, послушно села за стол. Место себе Любава Дмитриевна выбрала по правую руку от Изяслава Мстиславовича. Остальным пришлось подвинуться: благо, что лавки были длинные.

      Напряжение, возникшее с появлением вдовствующей княгини, не исчезало. Вновь зазвучала музыка, но уже не такая веселая, как прежде. Шуты перестали кривляться. Изяслав Мстиславович хмурился, а его сыновья недовольно переглядывались. Владимир Дорогобужский старательно улыбался своей матери, как будто пытался ее обелить. Щеки обеих молодых княгинь порозовели от смущения. Самыми невозмутимыми выглядели бояре, но и они явно были не в восторге от происходящего.

      «Похоже, у матушки королевы Фружины дурная репутация», – отметил про себя Бруно.

      Не обращая ни на кого внимания, Любава Дмитриевна принялась с завидным аппетитом за еду.

      – Ты, видать, изголодалась, княгиня? – с нарочитой заботой спросил Мстислав.

      Вдовствующая княгиня поперхнулась пирогом.

      – А тебе, Мстислав, жаль для меня куска?

      – Кушай, матушка! – подал голос Изяслав Мстиславович. – Ты неверно поняла Мстислава. Нам для тебя ничего не жаль.

      Любава Дмитриевна хотела было сказать киевскому князю что-то обидное, но, покосившись на Бруно, смолчала.

      Трапеза продлилась еще около получаса. Когда все насытились, Изяслав Мстиславович обратился к мачехе:

      – Не желаешь ли ты, матушка, отдохнуть на мягких пуховиках? А потолковать мы с тобой еще успеем.

      Любава Дмитриевна зевнула.

      – И впрямь меня разморило. Посплю я, пожалуй.

      В сопровождении слуг вдовствующая княгиня покинула гридницу. Изяслав Мстиславович тоже собрался оставить своих гостей. Перед уходом он обратился к Бруно:

      – Проводи меня.

      Они вышли из зала, миновали широкие сени, поднялись по лестнице и оказались в просторном светлом покое, служившем Изяславу Мстиславовичу кабинетом. В центре стоял резной деревянный стол, на котором были свалены в кучу свитки, лежали чистые пергаментные листы, и стояла металлическая чернильница с крышкой в виде головы сокола.

      Изяслав Мстиславович сел в кресло.

      – Понравилась