Провокатор. Борис Селеннов

их за нос. Никто сюда не придёт, и никто не подойдёт на бульваре. Может быть, прав Харлампиев, может быть, условным знаком для связника действительно служила застёгнутая верхняя пуговица на плаще Вейцлера. Может быть, Харлампиев, конечно же, голова, каких поискать! Но, по Хрунову, всё можно было решить гораздо раньше. Как? Да очень просто – взять этого жидёнка «в кулаки». Да как следует. И всё бы выложил как миленький. Но… начальству виднее. Вот и сидим тут почти месяц.

      – К окну не подходить! – рявкнул Хрунов Вейцлеру, хотя прекрасно видел, что тот, проходя из кухни в спальню, даже не приблизился к черте, за которую было запрещено переступать.

      Вейцлер вздрогнул, повернулся к охраннику:

      – Вы не могли бы… потише. Ребёнок спит.

      Хрунов вскочил со сжатыми кулаками, но вовремя опомнился, тяжело дыша, сел опять на своё место.

      Как же он ненавидел этого Вейцлера, и его всегда молчащую жену, и его больного урода-ребёнка. Ох, с каким удовольствием он взял бы «в кулачки» этого жидёнка. Как он это делал в тюрьме. Нет, не убивал, конечно. Нельзя. Но увечил знатно. Сначала – в живот, чтоб глотал воздух как рыба, выброшенная на берег. Потом – ладонью по уху, чтобы лопнула перепонка, а потом ногами – как тряпку… И вчерашний гордец – стоит рукой махнуть – дрожит, дёргается в страхе, как забитая скотина: «Не бейте!» То-то, не бейте. А кто тебя просил народ мутить, а? Да, были времена… Однажды только перестарался Хрунов, или очень уж хлипким оказался арестант. Чуть вообще не уволили. Хорошо, земляк помог, взял к себе, а то бы вся служба кошке под хвост.

      Но ничего, мы своё возьмём. Хрунов чувствовал, как растёт, переполняет душу злоба. А то ходят и молчат. Точно невиновные. Что сам. Что жена его. Будто он, Семён Хрунов, их чем-то обидел. Говорить, видишь, даже не хотят. Считают ниже своего достоинства. Ничего, пойдём на бульвар, я тебе припомню эту пуговицу, гадина. Посмотрим, как тогда заговоришь. Впрочем, что ждать воскресенья! Хрунов уже не мог себя остановить. Он кинулся в прихожую и вернулся оттуда с плащом Вейцлера.

      – В воскресенье вам не будет жарко, господин бомбист?

      Что-то в голосе охранника, видимо, насторожило арестованного. А тот уже шагнул к нему вплотную:

      – Не задохнётесь?

      И, с треском вырвав верхнюю пуговицу, бросил под ноги Вейцлеру. Тот отшатнулся.

      – Что вы себе позволяете?

      Из спальни выглянула испуганная Соня:

      – Что тут происходит?

      Хрунов схватил Вейцлера за грудь, рванул на себя и замер. Из прихожей донёсся стук в дверь.

      46. Авария

      …Коляска неслась, подпрыгивая по булыжной мостовой. Забившись в угол, Гринберг поглядывал на строгие, сосредоточенные лица агентов.

      – Погоняй! – крикнул Харлампиев.

      Сидевший рядом с кучером агент толкнул его в бок.

      – Тебе сказано!

      Тот забурчал что-то невнятно в ответ. Агент хватил его кулаком. Кучер подскочил на козлах, закричал плачущим голосом:

      – Чего дерёшься?

      – Погоняй! – рыкнул агент.

      Впереди из подворотни ломовик подавал задом телегу с увязанной мебелью и перегородил дорогу. Кучер, чтоб