Грааль и цензор. Вячеслав Власов

в глубокое уныние.

      Утром 3 ноября в Главном управлении по делам печати произошло невиданное событие. Обычно вызывавший подчинённых к себе в кабинет, граф Татищев сам зашёл в контору цензоров. Кивнув вытянувшимся по струнке Реброву и Толстому, он доброжелательно обратился к последнему, вручая бумаги:

      – Михаил Алексеевич, вот дело, не требующее отлагательства. Граф Александр Дмитриевич Шереметев просит разрешение на постановку вагнеровского «Парсифаля» в Народном доме Императора Николая II[7].

      – Сергей Сергеевич, – робко ответил Толстой, – вы же сами говорили: разрешить Лапицкому и более пока никому…

      – Это иной случай. Во-первых, цель у Шереметева благая – сделать так, чтобы Россия стала первой страной, поставившей «Парсифаля» после Байройта, а для этого надо поспешить. Учитывая настойчивость графа, я уверен, что он справится с этой задачей быстрее Лапицкого. А во-вторых, сегодня утром я был у министра: Шереметев написал ему собственноручно в надежде на благосклонность. Николай Алексеевич[8] выразил искреннее желание её проявить, поскольку к Шереметеву при дворе полное доверие, а граф готов показать своего «Парсифаля» специально для Государя. Поэтому ответ должен был подготовлен и подан мне на подпись завтра. А послезавтра, Михаил Алексеевич, вы лично отвезёте его графу.

      – Всё будет сделано в срок и наилучшим образом, – отчеканил Толстой, тщательно скрывая радость от расположенности вышестоящих чинов к начинанию Шереметева.

      Татищев обернулся к Реброву и добавил:

      – А вас, Сергей Константинович, я прошу помочь Михаилу Алексеевичу составить ответ так, чтобы обер-прокурор остался премного доволен.

      Как только дверь за вышедшим начальником затворилась, Ребров молниеносно кинулся к Толстому, пытаясь вырвать прошение из его рук. Видя, что товарищ не собирается отдавать бумаги, он произнёс:

      – Ну что ж, Михаил, тогда читай вслух!

      Толстой бегло пробежался глазами по тексту и с ухмылкой посмотрел на развалившегося в кресле напротив коллегу.

      – Слушай, Сергей, это письмо Шереметев писал прямо для тебя:

      «Эта драма-мистерия, благодаря своему глубоко религиозному содержанию и гениальной музыке такого колосса, каким был Вагнер, даже в концертном исполнении производит весьма сильное и неизгладимое впечатление, возбуждая в слушателе лучшие религиозные чувства».

      – Понял, цензор-догматик? – Толстой усмехнулся и продолжил читать дальше:

      «Несомненно, что, будучи серьёзно инсценирована, она должна произвести на слушателей ещё большее впечатление и сыграть значительную роль в подъёме нравственных и религиозных чувств».

      – Святейшему Синоду это виднее, – буркнул Ребров.

      Он вскочил с кресла и, вырывая бумагу из рук Толстого, воскликнул:

      – Дай мне письмо! Ты наверняка что-то упустил!.. Так я и знал. Вот

7

Заведение для народных развлечений Императора Николая II в Александровском парке. Оперные представления давались в особом корпусе – аудитории Его Высочества принца А. П. Ольденбургского, рассчитанной на 2800 зрителей. В настоящее время в нём находится театр «Мюзик-Холл».

8

Маклаков Николай Алексеевич, министр внутренних дел Российской империи в 1912–1915 годах.