Ни слова маме. Эмбер Гарза

Убирала в места, где их точно быть не должно. Пару раз забывала покормить Боуи.

      Насколько все плохо, я поняла месяц назад.

      Примерно в шесть вечера мне в ужасе позвонила Кендра:

      – Ты еще дома? – спросила она, тяжело дыша.

      Подогнув под себя ноги, я сидела на диване с бокалом вина.

      – А где мне еще быть?

      – Мам, ты серьезно? – в голосе проступило негодование. – Мы же договорились: сегодня ты сидишь с Мейсоном.

      – Неужели? – Поставив бокал на край стола, я слезла с дивана и быстрым шагом направилась на кухню.

      – Да, у меня занятия, а Тео работает допоздна, – раздраженно сказала она, словно такое повторяется не раз. Но я об уговоре совсем не помню.

      Останавливаюсь у настенного календаря. Кендра уговаривала меня освоить календарь в телефоне, но я предпочитаю по старинке. Мне нравится, что он висит напротив, его можно потрогать. Кендра наверняка ошиблась. Может, она просто забыла попросить. При взгляде на сегодняшний день, во рту пересохло.

      «Мейсон, 17:30». Мой почерк.

      – Вот же! – стукнула я себя по лбу. – Совсем забыла. Скоро буду!

      Хорошо, что выпила всего один бокал вина.

      – Не стоит, – раздался в трубке тяжелый вздох. – На занятия все равно уже опаздываю.

      Попрощавшись, положила трубку; меня охватил ужас. Этим все не кончится. В списке разочарований Кендры теперь на один пункт больше. Когда ей нужно доказать свою правоту или просто меня задеть, она все припоминает.

      Можно с уверенностью сказать, что дочь на меня не похожа. Мы совсем разные. Но меня это не беспокоит. Кендра выросла настоящей женщиной, я горжусь ею. Хорошая жена, прекрасная мама чудесного малыша. Не говоря о том, что она параллельно ходит на курсы медсестер и учится ухаживать за больными.

      Такая жизнь все-таки не по мне, но это не значит, что я не уважаю выбор дочери. Чего не скажешь о Кендре. Она меня не понимает.

      Помню, что я так же не понимала свою мать. И кстати, мне кажется, что Кендра на нее очень похожа. Жаль, что мать потеряла рассудок раньше, чем Кендра успела с ней толком познакомиться. Когда у матери выявили раннюю стадию Альцгеймера, мне было за тридцать, ей – за пятьдесят.

      Никогда не забуду, как она впервые спросила, кто я. О болезни я знала, но на тот момент она лишь теряла вещи и не запоминала, где их оставила, спрашивала, где она и как сюда попала, заходила в комнату и не помнила, зачем пришла. Людей она все еще узнавала. По крайней мере самых близких. Как-то я пришла проведать родителей, с весенним букетом в руках, в нем были фиолетовые и розовые цветы, – мамины любимые. Я сказала: «Привет», протянула букет и поцеловала ее холодную щеку. Она, поджав губы, отпрянула и вытаращила на меня глаза, полные ужаса.

      – Кто вы?

      – Мама, я Валери, – не растерявшись, ответила я, – твоя дочь.

      Похоже, мой ответ еще больше сбил ее с толку.

      У меня перехватило дыхание, словно я нырнула в ледяную воду. Душа ушла в пятки.

      Болезнь превратила мою умную, дееспособную маму в сбитого с толку ребенка. И это необратимо. Вот почему я отказываюсь