Маронка. Элина Лисовская

погладить, а тот как сверкнёт огненными глазами да как покажет из-под губы длинные и вовсе не лошадиные клыки… Как потом очутился в каморке с крохотным оконцем под крышей, Тума уже не помнил. Лунный свет пробивался сквозь грязные стекла, каморка плыла и качалась, с нею качались и мысли о ведьме, и о том, как же он сразу её не распознал да не сбежал, и о том, как теперь быть. Глухое отчаяние наполняло душу, а потом сменялось вдруг пьяной удалью и начинали рисоваться картины, как он избежит опасности или справится с ведьмой и как будет после похваляться о том в Ученище… И тут у себя в голове Тума услышал едва слышный голос, говоривший понятно, но не по-местному:

      – Глупец ты, штударь. С ведьмой так просто не совладаешь.

      Тума хотел было подскочить, спросить, кто здесь, но не сумел даже пошевелиться.

      – Я могу помочь тебе избавиться от ведьмы и спасти твою жизнь.

      – Чего взамен просишь? – с трудом ворочая языком, пробормотал Тума.

      – Каплю твоей крови.

      – Что? – мигом вскинулся парень, осеняя себя божественным знаком. – Поди прочь от меня, нечистый! Именем Вышнеединого заклинаю…

      Голос тихо фыркнул:

      – Ох и дурень же ты, Тума. Сроку у тебя два дня да две ночи, кроме этой. Потом, если жив останешься, ещё раз спрошу. Ума не прибавится – после не жалуйся.

      – Прочь! Может, мне почудилось и вовсе то не ведьма была, и вовсе не…

      – Дурень, – повторил голос. – А дурням чаще выпадает гибель, чем везение.

      – Да я тебя… – Тума собрался с силами, сел и… проснулся. Луна ушла, но солнце еще не встало и зорянник не пел. Голова трещала, что переспелый бузень на грядке. Хорошо хоть кувшин воды рядом поставили. Штударь жадно напился, протёр заспанное лицо.

      – Приснится же всякое! – проворчал он и заснул опять, уже без сновидений.

* * *

      Утром все были помятые и опухшие, отпивались рассолами, дожевывали оставшееся с вечера. Что не съели, Гнатий велел завернуть с собой. Пока укладывались, на крыльцо вышла Оксюта – в дорожном наряде, свежая что ясная зорька.

      – Породил же Вышнеединый красоту, аж глазам больно! – прошептал Янчусь и, сняв шапку, поклонился: – Утречко наидобрейшее, светлая маронка!

      – Не сильно ли мешали спать? – спросил Гнатий.

      – Нет, ясноваженные, – улыбнулась девушка. – Да хранит вас Вышнеединый в пути.

      Вчерашний работник тем временем вывел во двор её коня – статного вороного красавца с лоснящейся шкурой. Оксюта похлопала его по шее, огладила. Конь фыркнул и переступил с ноги на ногу, косясь на повозку, в которую его как раз собрались запрягать.

      – Ой лихо! – вдруг выдохнул разом побелевший работник.

      – Что там? – маронка подошла к парню, держа коня под уздцы. И ахнула едва ли не со слезами: – Да что ж за вредительство-то такое?! Как мне быть-то теперь?

      По оси змеилась трещина, спицы в колесе были погнуты, а дорогая упряжь изрезана. Парень бросился за хозяином. Тума, привлечённый разговором, сразу припомнил ночные похождения