Дитя среди чужих. Филип Фракасси

тускло-коричневые.

      – Я не буду,– тихо хрипит Генри, и мужчина заметно расслабляется. Пальцы на плечах ослабляют хватку.

      – Тогда ладно,– говорит он.– Умница.

      Генри еще немного поворачивает шею, смотрит на переднюю часть фургона. Он видит затылок другого мужчины, а за ним лобовое стекло. Фары освещают движущуюся проекцию скученных призрачно-белых деревьев, за которыми нет ничего, кроме покрывала черного неба.

      – Можно мне воды? – спрашивает мальчик.

      Уродливый мужчина сначала смотрит на Генри, а затем качает головой.

      – Почти приехали, парень,– говорит водитель со своим странным акцентом.

      Генри вздыхает и позволяет себе откинуться на пол фургона. Он прижимает связанные запястья к животу и поворачивается на бок, спиной к уродливому мужчине, который воняет луком и не сводит с него глупых пустых карих глаз, будто ждет, что Генри сделает что-то плохое, что-то такое, что даст разрешение снова причинить Генри боль.

      Генри закрывает глаза, стараясь не плакать. Он заставляет мысли сосредоточиться на данных, которые видит черный глаз. Мальчик тянется к мужчине рядом с собой и чувствует настороженность, а за ней глубокий красный океан ненависти, насилия.

      – Папочка… мамочка… – шепчет Генри,– дядя Дэйв… тетя Мэри…

      Он произносит имена тихо, чтобы мужчина его не услышал. Они помогают мальчику почувствовать себя лучше, унять страх и тревогу. Он произносит эти имена как молитву и надеется, что кто-нибудь ответит.

      Дорога внезапно выходит на выбоину, и фургон так сильно опрокидывается, что тело Генри на мгновение взлетает в воздух, а потом ударяется об пол, сталкивая зубы.

      – Ай! – кричит Генри.

      – Господи,– говорит уродливый мужчина.

      Водитель что-то проворчал. Генри перекатывается на живот, запястья сильно прижаты к животу, а ноги уже одеревенели.

      Водитель резко поворачивает руль в одну сторону, затем в другую. Большая ветка появляется из ниоткуда и ударяет в лобовое стекло, и водитель так сильно бьет по тормозам, что уродливый мужчина падает на бок и катится по пустому салону, а потом ударяется о заднюю часть водительского сиденья, согнув шею и упершись руками в металлический пол.

      – Твою мать, Лиам! – орет он. Гнев и ярко-алый, прожилки темно-фиолетового.

      Большая ветка прижимается к ветровому стеклу, листья плотно прижаты к окну, как дети к витрине кондитерской.

      Водитель – Лиам, его зовут Лиам – переходит на нейтральную передачу, выдыхает, а затем выпрямляется, чтобы получше рассмотреть все через лобовое стекло. Через мгновение он поворачивает ключ, и двигатель глохнет; нажимает кнопку, и фары гаснут. Тьма поглощает их целиком.

      Пот стекает с лица Генри и по затылку. Тишина такая плотная, а темнота такая абсолютная, что он чувствует себя погруженным в черную, как ночь, воду.

      Серебристый отблеск освещает лицо Лиама, когда он поворачивается к задней части фургона. Мысли этого человека – словно размытое пятно медленно меняющихся цветов, бурлящих и безрассудных. Бесцельных. Генри ничего не может в них