Дитя среди чужих. Филип Фракасси

кто-то с враждебностью,– а потом возвращаются к своим делам, какими бы они ни были. Судя по всему, они все разговаривают друг с другом или слушают детективов, один фотографирует дом по неизвестной Дэйву причине, а другой сидит за кухонным столом и листает записную книжку Мэри, как будто читает хренов роман Диккенса. Два копа выходят из коридора, ведущего в спальни. Дэйв замечает, что на них латексные перчатки. Другой коп, прислонившись к кухонной раковине, быстро говорит в микрофон на плече.

      Дэйв осторожно приближается к Мэри. Ему словно заткнули уши, а комната кажется расплывчатой, как во сне. Разум работает медленно, и именно в этот момент Дэйв понимает, что он в ужасе.

      В самом кошмарном ужасе.

      «Так вот, каково это,– шокировано думает он,– быть настолько наполненным страхом, что тело аж немеет от тяжести. Сбивает тебя. Засовывает вату в те участки мозга, которые, наверное, закоротили бы от прилива ядовитого адреналина, запустили пыхтящие поршни, как перегретый двигатель. Хлоп, бам, пш-ш-ш. И конец игры».

      Мэри поднимает глаза на Дэйва и начинает рыдать. Он бежит к ней, отталкивая стоящего на пути полицейского, больше не думая ни об оружии, ни о форме, ни о них самих.

      – Ох, Мэри, что случилось? – спрашивает Дэйв и крепко обнимает ее, пока она плачет у него на плече. Внезапно оцепенение спадает, и он начинает говорить и думать со скоростью миллион миль в час, потому что теперь все реально. Теперь нужно что-то делать.

      Он утешает жену и пытается забыть то, что увидел на ее лице, когда она потянулась к нему. Абсолютный ужас происходящего.

      Тяжелая, мрачная реальность захлестывает их обоих, как холодная волна, и внезапно накатывает страх, резкий и четкий, громоподобный, смертоноснее молнии, и тогда они могут лишь держаться друг за друга. Держаться и не отпускать.

      3

      Позже.

      Тьма, окутывающая его разум, рассеивается, как высохшая со временем черная вуаль. Когда Генри просыпается во второй раз, нет ни сонных образов, ни проживания трагедии вновь. На этот раз он все знает. Вспоминает уборщика, попытку побега, горячий укол в шею, падение в бессознательность.

      По мере того, как Генри постепенно приходит в себя, первая команда, которую разум дает телу,– держать глаза закрытыми, дыхание ровным, а мышцы неподвижными.

      Притворяться.

      Собрать информацию.

      Потянуться сознанием, но также слушать, вдыхать. Проанализировать и систематизировать фрагменты данных, которые получает тело.

      Он шевелится; лежит, прислонившись к чему-то твердому и холодному. Запястья и лодыжки связаны. Руки покалывает, спина затекла. Шея и рука болят, пульсируют в том месте, где его ударили чем-то острым. Иглой. Но разум вроде бы прояснился. Наркотик растворился, отпустил его. Поэтому он слушает и тянется.

      Генри слышит шум двигателя, но больше ничего – ни уличного движения, ни гудков, ни грохота грузовиков, ни каких-то других машин.

      Цвета остались, но теперь они приглушены. Тревога уменьшилась. От