Волк советской эстрады. Юлия Волкодав

у него не получаются. Ну широковаты они, Лёня обратил уже внимание, что московские ребята предпочитают узкие брюки-дудочки или джинсы.

      Он поспешил зайти в здание, потолкался по коридорам, отыскал аудиторию, где шёл экзамен для пианистов, занял очередь и встал в сторонке, возле окна, чтобы не привлекать внимание и не становиться предметом обсуждения. Стоял и смотрел на качающиеся перед стеклом гроздья рябины. Дверь аудитории открылась, и из неё вышла девчонка с невозмутимым выражением лица. К ней тут же бросились подружки.

      – Ну как? Что сказали?

      – Да что сказали, – пожала та плечами. – Спросили, какой известный композитор сегодня родился.

      – Сегодня? – протянула одна из подружек. – А сегодня какое число? Семнадцатое. Стравинский?

      – Конечно, – фыркнула первая, будто речь шла о какой-то сущей ерунде, как дважды два.

      – И всё?

      – Нет, ещё спросили, что он написал.

      Тут же засмеялись все. Лёня стоял спиной к ним, но ловил каждое слово. И ничего не понимал. Экзамен же по специальности. Нужно сыграть прелюдию и фугу из «Хорошо темперированного клавира» Баха, сонату Моцарта или Шуберта, а ещё этюд. Какой Стравинский? И какая разница, когда он родился?

      Лёня перебирал в памяти известных ему композиторов, но дату рождения ни одного из них он не помнил. Неужели это так важно для будущего пианиста? Глупость какая-то.

      Наконец дошла и до него очередь. Он вошёл в аудиторию и тут же наткнулся на преподавательский стол, больно ударившись коленкой.

      – Здра-авствуйте, – пробормотал он и мысленно себя обругал.

      Решил же рта не открывать, просто кивнуть и сесть играть. А теперь сразу поймут, что он заика. Но профессора вообще не обращали на него внимания, они что-то обсуждали между собой, сверяясь с бумагами на столе.

      – Так, а вы у нас кто? – наконец поинтересовалась дама лет шестидесяти с фиолетовыми волосами, собранными в куль на затылке.

      – Во-олк Ле-еонид, – старательно произнёс Лёня.

      – Петь не обязательно, вы не на вокальный факультет поступаете, – отрезала дама. – Играйте.

      Лёня с облегчением начал играть, надеясь, что никакие каверзные вопросы про композиторов ему задавать не станут. И, несмотря на то, что уже две недели не подходил к инструменту, играл, как ему казалось, очень хорошо. Стоило зазвучать Баху, как для него перестали существовать и строгие профессора, и насмешливые будущие однокурсники, и вся Москва, живущая по странным, непонятным законам. Всё было очень далеко и как будто не с ним. Лёня словно растворился в музыке.

      – Достаточно! – дама с фиолетовыми волосами бесцеремонно оборвала Баха. – Вы свободны.

      Лёня растерялся. А соната, а этюд? И что значит, «вы свободны»? Это хорошо или плохо?

      Результаты творческого испытания, как тут называли экзамен по специальности, абитуриентам никто не объявил.

      – Всё