ТриПсих. К. Аннэр

салат «Столичный», компот или кисель и булочку с изюмом, иногда чай. Кофе не любил, поскольку во всех научно-исследовательских и других научных учреждениях «пойти выпить кофе» было поводом и призывом свалить с работы, иногда на весь оставшийся рабочий день, а это для Петра Ивановича совершенно невозможно, но не потому что он какой-то трудоголик фанатичный, а потому что если «дела не делать», то их накопится столько, что их уже никогда не сделать, и через какое-то время его попросту уволят. А девушка звенит-звенит своим колокольчиком притягательным, а Пётр Иванович… волна возбуждения пройдёт по телу, он остановит её волевым усилием, возбуждение отхлынет, всё успокоится, а потом новая волна, новая… В тот раз он не выдержал, оставил поднос полной еды и ушёл из столовой.

      «Да, это похоже Клэя, – решил Пётр Иванович, а вслух спросил, – Клэя это ты спросила меня что мне надо? Мне ничего не надо, это вы меня за каталкой отправили, я привёз каталку, а где вы и где тот пацанчик, которого надо транспортировать?»

      Пётр Иванович снова обошёл ком.

      – Что произошло? Что это вообще такое? Вы где?

      Он остановился. Огляделся.

      «И где каталка? Я же прикатил её буквально только что!»

      Пётр Иванович шагнул, ещё шагнул, даже не понимая в какую сторону и зачем и…

      Перед ним каталка и обе Клавы на полу, а между ними пацанчик в рубашке с оторванными рукавами.

      – Ну чего встал? – спросила Клавдия хрипло-бархатным голосом, – грузить надо пацанчика.

      Пётр Иванович смотрит прямо перед собой, но по глазам понятно, что ничего не видит, а что-то напряжённо обдумывает.

      – Заснул? – говорит Клавдия.

      – Надо будить! – отвечает Клэя и меняя тон обращается к Петру Ивановичу, – алё, я здесь.

      Пётр Иванович не отвечает и не двигается, и даже не шевельнётся, просто стоит и смотрит в никуда.

      Детско-юношеские страхи и застенчивость, оставались у Петра Ивановича очень долго, он тщательно избегал мест и ситуаций, в которых надо было раздеться и предоставить на обозрение то, что у него в трусах, даже на медкомиссии во время призыва в армию, он наотрез отказался спустить их перед врачом до колена. К обычному с детства страху прибавился страх, что кто-то, по внешнему виду может сразу понять, что он занимается онанизмом. Что не достойно для мужика: «Бабу себе не может найти пацан, а Дуня Кулакова всегда рядом!» Стыдился, боялся, скрывал, корил себя, но сделать с собой ничего не мог пока… Пока в какой-то странной компании «высокодуховных» людей, в которой оказался по студенческой пьяни, занесло их куда-то, где такие же «высокодуховные» общались с каким-то типа гуру. Одни про него говорил, что он монах, другие что дервиш, даже шаманом называли, а кто-то даже попом-расстригой. На вид совершенно обычный, слегка полноватый дядька, правда взгляд у него особый был… глаза «Как нёбушко чистые» светились. И кто-то из девушек задорно крикнул:

      «А как же там в горах отшельники без женщин обходятся?» На что монах-дервиш-шаман-поп-расстрига