Десятые. Роман Сенчин

кабинетика справа выскакивает Ольга Борисовна. Директор. На лице – надежда и волнение. Но увидела, что это всего лишь я, и надежду с волнением стерла досада. Ну почти как с Ириной получается встреча.

      – А, добрый день, – говорит Ольга Борисовна, делая лицо спокойно-приветливым.

      – Здравствуйте, – отвечаю, тоже стараясь быть спокойным и приветливым. – Как ваши дела?

      – Да как они могут быть, – привычно-автоматически вздыхает директриса, и тут же что-то вспоминает, и голос ее становится по-настоящему скорбным. – Да нет, еще хуже – Наташенька отравилась. Второй день лежит.

      – Где лежит? – За мгновение я успеваю нафантазировать, что Наташа отравилась таблетками и сейчас в морге.

      – Дома. Рвота, температура, – говорит Ольга Борисовна. – Мама ее заходила утром, сообщила вот… Спрашивала, надо ли бюллетень оформлять. Да ладно, говорю, сейчас такой период, что все равно, работает музей, не работает. За неделю – ни одного посетителя. Даже адресом никто не ошибся…

      Чувствую некоторое вроде даже разочарование, что у Наташи отравление случайное, и с удивлением понимаю: для меня не стало бы неожиданностью, если бы оно было намеренным.

      – И не знает, говорит, на что грешить, – продолжается скорбный бормоток Ольги Борисовны, – все продукты такие стали, что… Контрафакт сплошной.

      «А раньше никаких не было», – хочется ответить, но я лишь молча, сочувствующе киваю; спорить как-то глупо.

      – Чайку попьете? – предлагает директриса. – У меня печенье есть. Посидим. Устала одна.

      Соглашаюсь. Что ж, все равно делать нечего.

      Сидим в маленькой комнате. Раньше это была, наверное, каморка швейцара (или сторожа), а теперь – дирекция. Шкаф с папками, два стола. Ольги Борисовны и Наташи. На директорском – компьютер. На экране застыли карты. Игра «Косынка» или что-нибудь типа…

      В девяностые Ольга Борисовна была известнейшим (да и по существу, единственным) искусствоведом нашего города. Писала статьи в местную газету, боролась за памятники старины, устраивала выставки и творческие вечера, добивалась открытия этого вот музея. Но, когда музей открыли, ее активность резко снизилась. Теперь она целыми днями сидит за столом, ждет посетителей, играет в безобидные компьютерные игры. Статей ее я давно не встречаю, выставок и вечеров почти не бывает. Судя по всему, получила она то, что хотела, и успокоилась. Или перегорела.

      Щелкнул, вскипев, чайник. Ольга Борисовна наполняет две чашки, закрашивает пакетиком «Липтона» воду сначала в моей, потом в своей. Отжимает пакетик при помощи ложки, бросает в урну.

      – Кладите сахар. Печенье вот.

      – Спасибо.

      Я замечаю городскую газету. Свежий номер.

      – Можно глянуть?

      Ольга Борисовна удивляется:

      – Конечно! Что вы спрашиваете, как чужой…

      Приятные слова.

      Попиваю чай, листаю газету. На первых страницах разная пустая информация, интервью с первым заместителем