Долгое дело. Станислав Родионов

закричать ли, звонить ли в милицию, дверь ли захлопнуть?..

      – Дайте же мне войти.

      Под напором того узла, которым пришедшая деликатно давила, как животом, Козлова немо сделала два шага назад.

      Дама, теперь просто женщина, уже стояла в передней. Она опустила узел на стул, торопливо его развязала и броском подняла руку, на которой повисла черная каракулевая шуба.

      – Ваша, – сказала женщина, таким же броском руки повесила ее на вешалку, схватила свою, искусственную, и ловко завязала в узел.

      – Я сейчас вызову милицию, – опомнилась Козлова.

      Женщина оставила узел и сложила руки на груди, как для молитвы:

      – Милочка, вы тоже женщина! Вы мать, и я мать! Ну ошиблась, оступилась, леший попутал… Но ведь опомнилась, сама пришла и шубу вернула. Повинную голову меч не сечет. Милочка, простите меня!

      Козлова смотрела на молитвенно сложенные руки, на грязно-зеленый шарф, перекрученный на шее, как белье на ветру; смотрела на пальто, какое-то щипаное, словно его начали лицевать, да передумали; смотрела на бурки, всунутые в калоши, которые теперь уже не носили.

      – Да-да, – вздохнула женщина, – я уже дико поплатилась.

      – Лично я прощаю, – вяло ответила Козлова.

      – Милочка, скажите в прокуратуре, что с шубой вам почудилось…

      – Нет, – твердо перебила хозяйка, – врать не стану.

      – Да вам за это ничего не будет. Мол, ошиблась.

      – Не могу.

      – Милочка, хотите, я встану на колени?

      Она сделала движение вперед, словно споткнулась и сейчас упадет. Козлова непроизвольно схватила ее за локоть, подумав, что в тот раз тоже поддерживала под руку.

      – Вставайте, не вставайте, а врать в следственных органах не собираюсь, – почти зло отрезала Козлова.

      Гостья отпрянула. Она вдруг сильно – опять, как в тот раз, – побледнела и опустила руку в карман своего потрепанного пальто. Козлова попятилась в сторону кухни, ожидая увидеть нож или пистолет. Но женщина вытащила маленькую бутылку. Значит, плеснет кислотой – Козлова читала про такую месть. И услышала тихий, какой-то чревовещательный голос, который мурашками прокатился по ее спине.

      – Тогда я сейчас отравлюсь.

      Козлова закрыла глаза. Заметив испуг хозяйки, женщина положила бутылочку обратно и уже другим голосом, который задрожал от подбежавших слез, спросила:

      – Разве я переживу позор? Сидеть в тюрьме! Неужели ты хочешь, чтобы меня посадили? Неужели ты такая бессердечная?

      – Нет, – искренне сказала Козлова.

      – Тогда пожалей! Откажись от показаний, и я тебя век буду помнить. Молиться за тебя буду. Копейки ни у кого не возьму…

      – Хорошо, – устало согласилась хозяйка.

      – Но знай: если не откажешься, я отравлюсь у тебя на глазах.

      Из дневника следователя. Часто слышу, что жил человек, жил, да и совершил преступление. Вдруг. Как несчастье, как болезнь. А уж если несчастье, то оно, считай, от судьбы, от бога – его не предусмотришь, с ним не поборешься.