Сибирский ковчег Менделеевых. Вячеслав Софронов

забыли?!

      – Как можно, – тесто для него уже с вечера поставлено, только что проверяла. Поднялось хорошо, как время придет, мы его в печь и поставим, чтоб хлеб пропекся, а после печи в тряпицы холщовые укутаем, да жениху с невестой после венчания сразу и вручим.

      – Ну, тогда ладно, вроде все обговорили, помоги нам господи. Сами понимаете, дело сурьезное, единственную внучку замуж отдаю и опростоволоситься нам никак нельзя. Вы уж, девоньки мои, не подведите, всех одарю сполна, последнего не пожалею.

      – А то как же, матушка! Мы душу свою вон вынем, но сготовим все ничуть не хуже, чем на губернаторский стол подают. Сами потом скажете, когда все наши яства отпробуете…

      – Мне только и осталось, что разносолы ваши за щеку пихать. У меня и других дел хватит. Свадьба-то, как не крути, вся на мне, понимать надо. – И с этими словами, тяжело ступая, Марфа Ивановна удалилась к себе, чтоб хоть немножко отдохнуть и в который раз подумать о том, как пройдет важное для всей их семьи событие.

      …В этот же самый вечер сторож Кондратий, обличенный хозяйкой дома начальственными полномочиями, собрал в людской мужскую половину дворни, готовя их к предстоящей свадьбе.

      – А вы, добры молодцы, хозяев наших не посрамите, оденьтесь во все праздничное, да не забудьте сапоги дегтем смазать и, раньше, чем застолье начнется в рот ни капельки хоть какого зелья не брать. Да чтоб глядели на гостей браво, весело, словно перед причастием.

      – А нас батюшка наставлял к причастию, когда идем, то в пол глядеть и вести себя со всей скромностью и почтением, – не согласился с ним Гаврюха Мальцев, детина смирный, но к чужим словам не в меру придирчивый.

      – А я что говорю? – не растерялся Кондратий. – Так оно и должно быть, с почтением во взоре, но чтоб морды у всех были не постные, будто вас к самой черной работе приставили, а о-го-го какие!

      – Дядя Кондратий, а ты нам покажи, как правильно быть должно, а то мы скорчим рожу какую, а тебе не по нраву будет, – с ехидцей предложил малохольный парнишка Санька Быстров.

      – Я тебе счас покажу! Так покажу, что ты у меня до конца дней своих помнить будешь, – не на шутку взъярился отставной солдат. Он подскочил к застывшему от испуга пареньку и не мешкая прихватил его за ухо. Тот заверещал ни столько от боли, сколько от страха и завопил на всю людскую:

      – Дяденька Кондрат, отпусти, я больше так не буду!

      – Чего не будешь? Говори, крапивное семя.

      При этом все собравшиеся в людской молодые парни так и прыснули со смеха. Большинство из них недолюбливали тех, что спешили, когда не надо, выскочить вперед с дурацкими вопросами, отчего перепадало не только им самим, но бывало и всем остальным тоже. Кондратий, чуть подержав парнишку за ухо, влепил ему по шее затрещину и вернулся на свое место под висящими в углу иконами, откуда подбоченясь продолжил:

      – Значит так, ежели кто еще посмеет перебить меня или начнет нести всякую отсебятину, я того охальника уже не за ухо потяну, а по зубам врежу, чтоб он рот свой более не разевал. Все поняли?

      Собравшиеся