Маятник судьбы. Екатерина Глаголева

в глазах народных масс, которые, конечно, невозможно посвятить в суть дела, это не показалось признаком изменения моих взглядов на Польшу; второе – как бы, освободившись от сношений со мной, не приняли Вы самостоятельных решений, способных произвести самое дурное впечатление в России и лишить Вас возможности оказать бесконечно полезное содействие в успешном проведении моих планов относительно Вашего отечества».

      Планы, планы! Об этих планах они говорят уже пятнадцать лет, но к их осуществлению вечно возникают препятствия. Чем Чарторыйский сможет поручиться министрам, что их не манят очередным миражом? «Более всего неразрывные узы между поляками и мною укрепило бы заключение, после занятия страны, союзного договора между мною и правительством герцогства. С того времени я считал бы себя вправе взять на себя от имени Российской империи священное обязательство не складывать оружия до тех пор, пока надежды поляков не осуществятся, ибо поляки доказали бы перед Россией и Европой, что они мне всецело доверяют, а на мою честность никто никогда не полагался напрасно».

      Хлопнула дверь прихожей – это вернулся слуга. Князь Адам убрал письмо обратно в ящик. После обеда он снимет с этой бумаги несколько копий, опустив выражения дружеских чувств и все то, что не относится непосредственно к политике, и передаст Матушевичу для Мостовского, Соболевского и Замойского.

3

      – В воззваниях своих тогда я возглашал:

      «Солдаты храбрые! Се ныне час настал

      С Россией воевать за Польшу нам вторично!»

      Произнося эту фразу, актер в нелепой «маленькой шляпе» горделиво выпрямился и выставил одну ногу вперед, заложив правую руку за отворот серого редингота с полуоторванным рукавом и пятнами сажи.

      – Не стыдно ль, государь! Вам лгать так неприлично!

      — возразил ему на это другой актер – с бородой из мочала и завернутый в простыню, изображавшую тогу.

      – Была ль у вас война за Польшу в первый раз?

      – Так что ж, что не было? Кто б смел оспорить нас?

      — резко обернулся к нему первый.

      – На что нам правдой жить? Полезней лицемерить!

      Успели поляков удачно в том уверить,

      Что мы пришли сюда им вольность водворить,

      А без того себя за нас до смерти бить

      Они бы не дали.

      Ужимки и гримасы актера, игравшего Наполеона, возбуждали смешки. На последних словах своей реплики он присел, разведя руки в стороны. Битком набитый зал Ревельского театра грохнул хохотом. Напротив, «бог реки Неман» (ходивший в оленьих сапогах и носивший «тогу» поверх рубашки и панталон, потому что по сцене гуляли сквозняки) держался скованно и выговаривал свой текст довольно механически. Своими вопросами к тому, кто

      Фортуной к небесам

      Казался вознесен, кто стольких бед содетель,

      Всем зло творил, терзал святую добродетель,

      В