Милиция плачет. Александр Георгиевич Шишов

и, не сдержав раздирающих внутренних сил собственного юмора, громко и жизнерадостно рассмеялся.

      – В следующий раз на входе снимешь штаны, предъявишь свой «еврейский паспорт» и милости просим, – подхватил Мурчик всеобщий хохот.

      – Цедрейтер, – громко вспомнил я первое пришедшее в голову слово на идиш.

      – А что ты ему сказал? – Шура удивлённо посмотрел в мою сторону.

      – Понятия не имею. Или «будь здоров», или «сумасшедший» – я их всегда путаю.

      Аспирант ничего не ответил, запихнул продукты обратно в буфет и, неприятно кося злыми глазами, молча вышел из комнаты. Мне почему-то показалось, что количество врагов среди аспирантов не убавилось, разве что одним антисемитом стало больше.

      2.Время собирать камни

      Сегодня долгожданная суббота. После вчерашней бурной пятницы в качестве незваных гостей на «дне варенья» хотелось немного покоя.

      Ожидание долгожданной тишины субботней харьковской общаги, казалось, тянется дольше обычного. Нет, мы не проснулись раньше времени, наоборот, даже выспались после вчерашнего кипучего вечера, но шаги по коридору всё никак не стихали – шаркали, стучали каблуками, суетливо сновали туда-сюда. Гремела посуда, на кухне свистел чайник. Разве что не было обычных поутру криков и громких разговоров, только приглушенный шёпот, сдавленные смешки и немногословные тихие обрывки предложений. Спать уже не хотелось, но и вставать было бессмысленно, пока все не разойдутся и не освободят места общественного пользования, включая кухню и умывальник.

      Вчера вечером мы ещё долго не ложились спать, вспоминая перипетии «томного вечера», нервно ржали в эйфории победы, ещё и ещё раз смакуя реакцию чернявенького на тихие, задушевные и глубоко проникновенные слова Шуры. Долго не могли заснуть, выходили курить, пили чай, бродили в туалет, потом опять чай и опять курили. Болтали обо всём и ни о чём. Разговор из шутливого и легковесного, по мере наката усталости, переползал в серьезный и обстоятельный, чтобы разрядиться смехом на внезапную, но своевременную шутку. Так и заснули, вымотанные впечатлениями долгого вечера, с ломотой в скулах от постоянного непроходящего смеха.

      Теперь, утром, лёжа с открытыми глазами, можно подытожить всё сказанное и пересказанное вечером и ночью. Попробую, отложив в сторону прозвучавшие шутки и подколки, сделать выжимку из многочасовой беседы.

      Странные нас окружают люди, вернее сказать, непривычные для нас в общении. Иногда кажется, что для беседы с ними на общем для нас русском языке нужен переводчик. Вроде бы и слова складываются правильно и предложения стройные, а со смыслом что-то не в порядке. Везде – как в наших харьковских институтах, научных или в этом учебном, так и в общаге – одно и то же. Удручающе некомфортно.

      Шутки наши они категорически не воспринимают. Или чувство юмора у нас разное, или уж очень они серьёзно относятся к жизни, особенно здесь, в общежитии. А почему бы и нет. Вот мы, жизнерадостные домашние одесские дети, ходим в институт из дома, где тепло и сытно, где всегда