Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет. Светлана Шульга

большие теплые лапы, и ему показалось на миг, что он сейчас растворится и исчезнет.

      – Как спал, Хомиш? – заботливо спросила мамуша и погладила его вихрастую голову. Хомиш посмотрел ей прямо в глаза. Ему было непривычно, но приятно смотреть в глаза мамуше не снизу вверх, а прямо. Мамуша тоже не скрывала того, что любуется своим повзрослевшим сынушей.

      – Проснулся, и было тревожно, – ответил Хомиш и кивнул всем, кто был в комнате. И Фио Габинсу, и Фриму Габинсу. Папуша и Фрим расплылись в привественных, но по-мужски скупых улыбках, и вернулись к своим занятиям.

      – Зачем же ты тревожился? – отирала лапки о фартук мамуша, заглядывая муфлю в глаза. – Там, где бьется сердце мамуши, там разве есть место страху?

      – Знаю, но бабочки снов в это белоземье…

      – Ох уж эти бабочки! – хлопнула раздасадованно ладонью о ладонь мамуша. Мурчун, выжидавший, чтобы все отвлеклись на разговоры да дела, было уж приготовился к прыжку за приглянувшимся оладушком, но вспугнулся от звонкого хлопка мамуши и пристыженно забился под стол. Мамуша же дальше успокаивала Хомиша: – Глупые крылатки. Путают они порой сны и принесли тебе чужие. Но теперь же ты ничего не опасаешься?

      – Сейчас? – задумался муфель и прильнул к мамуше. – Сейчас хочется мне обнять все наше жилище. Поди рассуди, отчего так.

      – И то верно! Рассуди, Флошечка, – поддакнул папуша, отрывая зубами суровую нитку. И уже продолжил бубунить что-то в усы о сапогах, обувщике Шноре и «знатной заплатке».

      – Потому что чувствуешь, что оно доброе, – разъяснила Фло, – а все доброе обязательно нужно обнимать. Хотя знаешь, Хомиш, нет!

      – Что «нет», мамуша? – переспросил Хомиш и отпрянул от муфлишки на вытянутые лапы.

      – Обнимать нужно не только доброе, – улыбнулась мамуша. – Обнимать нужно всякое. Теплых обнимашек достойны все.

      – Как и радости? – спросил Хомиш.

      – Как и радости, – подтвердила мамуша. Притянула и снова жадно прижала Хомиша к переднику в пятнах муки: – Проснулся мой ма-а-алу-у-уня!

      Все на свете стало теплым и пахнущим домашней выпечкой с лепестками любоцвета. И даже мурчун вновь выбрался из-под стола и походя потерся о лапы обнявшихся. Фрим, сидевший за большим обеденным столом, скукожил мордочку, продразнил «малуня!» да и прыснул от смеха. Все формулы и чертежи, которые братиша Хомиша до этого так искусно выводил ноготком, взлетели вверх вместе с мукой.

      – Мамуша, а-ха-ха-хах… а-а-апчхи… – Фрим зачихался и едва договорил: – Мне вот любопытно – когда Хомишу будет, ну, к примеру, а-а-апчхи, лет сто, ты и тогда будешь его «ма-а-алу-у-уня» называть? А-а-апчхи!

      Хомиш зыркнул на братишу и поджал губы. Мамуша тоже бросила на старшего укоризненный взгляд, пожала плечами, но не ответила. Тем временем Фрим просмеялся, прочихался и хотел продолжить упражняться в остороумии, но внезапно наехавшая на глаза думательная шапочка с лупоглазыми очками-стекляшками поверх нее помешала закончить, и хриплый бас папуши Фио закончил за него:

      – А