Мы здесь живьём. Стихи и две поэмы. Анна Ревякина

всегда итог.

      Юный июнь испуганно трёт глаза,

      со страхом глядит на мир из-под русой чёлки,

      где кофе разлит, а фарфоровые осколки

      похожи на зубы, – и путь перекрыт назад.

      Что с нами будет, привыкшими жить в тепле,

      делать уроки с сыном и ездить к морю?

      Знаешь, я в детстве пела в церковном хоре,

      сейчас же мой голос подобен гнилой культе.

      Знаешь, ведь мне так мало по существу

      надо от жизни, буковки да картинки,

      утром проснуться, в кофе добавить сливки

      в мире, где Бог навсегда запретил войну.

      2014 год, Донецк

      Что тебе завещать?

      Рассуждая о книгах, которых мы не читали,

      от вокзала под волчьей луной в опостылевший тыл,

      приходить и случаться житейскими мелочами,

      выбиваясь, как пряди волос, в боях нескончаемых

      почему-то всегда на краю молчаливых могил.

      Что тебе завещать из всего, что утратило ценность

      для меня, перешедшего позднюю вечную грань?

      Эти вещи умеют испытывать ревность, —

      не ко мне, моё тело истлело, всегдашняя верность,

      как основа для тела, – всё тот же самообман.

      Что тебе завещать? Хочешь эту квартирку в убогом

      доме в стиле «советский ампир», занавески и пыль.

      Мы всегда говорили изящно и слишком о многом,

      что теперь эта речь не способна стать некрологом —

      лаконичным и светским, её деревянный костыль,

      словно в горле распорка. Косточкой жареной рыбы

      в напряжённую гланду вонзается, будто в желе.

      Кто придумал подсчитывать время и прибыль?

      Человек, не успев появиться, считай, уже выбыл

      из количества солнц, что звенят в кошельке.

      Вот усталое воинство – цифры наследства.

      Что тебе завещать, чтобы память в условиях сна

      возвращалась к началу посредством этого средства?

      Научи меня – этим стихам соответствовать,

      чтобы я даже мёртвым их помнил, как помнит десна,

      что когда-то в ней зуб отзывался кромешною болью

      на холодную воду, – звериный скулёж.

      Что тебе завещать, чтобы я стал не просто мозолью,

      неудобством, а тем, кто распорет продольно

      чёрно-бурую землю рельефом подошв?

      Что тебе завещать, чтобы ты не смогла отвертеться

      и ходила кругами вокруг, как речная вода?

      И солёная кровь в гулких камерах нашего сердца

      билась, словно о камни, в броню самоедства,

      как в последнюю дверь, под которой ночует вдова.

      2014 год, Донецк

      «Приходит старомодный человек…»

      Приходит старомодный человек:

      «Сезон смертей открыт, дышите глубже».

      Его язык – особый диалект,

      его рука – стерильное оружие.

      Он пахнет детством – влажно и светло,

      лавандой и таблетками от кашля.

      Он смотрит через сильное стекло

      и вписывает почерком неряшливым

      диагнозы – по-взрослому честны,

      смертельно