Игра Бродяг. Литтмегалина

нуться сейчас, свернувшейся клубком на колючей россыпи камней и промерзшей, как собака, или ли же чуть позже быть убитой этими подонками, без сомнения, каким-нибудь изуверским способом.

      Впрочем, ей было безразлично, хотя все что угодно будет безразличным сейчас, когда она дрожит в ознобе.

      – Что с нами произойдет? – поинтересовался кто-то поблизости. Голос был лишен и тени страха… зато искрился любопытством.

      Сознание Наёмницы было замутнено, она словно барахталась в темной воде. И все же она удивилась. Откуда эти безмятежные интонации, здесь, в кромешной тьме, среди прерывистого дыхания обреченных пленников?

      «Бред начался, – констатировала она. – Вот уже голоса мерещатся». И, успокоив себя, сразу забыла о голосе. Медленно она опускалась глубже в эту воду, тяжелую и густую, как масло.

      – Что с нами произойдет? – снова спросили ее.

      Наёмнице хотелось утонуть и исчезнуть; голос раздражал и мучил ее. Да и что это за вопрос такой? Есть в нем что-то абсолютно неправильное.

      – Что с нами произойдет? – повторил голос в третий раз.

      Нет, этот придурок не уймется. И, неохотно поднявшись к поверхности своего болота, Наёмница ответила раздраженным, больным тоном:

      – Нас убьют, – по ее мнению, это являлось очевидным, следовательно, вопрос глуп, глуп, глуп.

      – Мы умрем? – ее собеседник слегка удивился, но опять-таки не испугался. – Почему?

      – Мы пленники, – заторможенно, по причине своего печального состояния, объяснила Наёмница. – Пленников убивают. Или заставляют работать там, где своих жалко. Там, где скоро сдохнешь самостоятельно. Ну, еще иногда меняют. Вот только мы слишком мелкие сошки, чтобы представлять ценность для обмена, – Наёмница была само терпение. Определенно, от его странных вопросов она и сама стала странной. Или же у нее просто не осталось сил на то, чтобы беситься. – Завтра они решат, что с нами делать. Но мы в любом случае трупы, так что интриги никакой.

      – Я не могу умереть, – убежденно возразил голос. – Я не пленник. Меня и загребли-то совершенно случайно.

      – Так если загребли – значит, все-таки пленник, – резонно возразила Наёмница.

      – Нет, я не как вы. Я не в вашей… истории. Я не сражаюсь, как вы.

      – Ерунда, – возразила Наёмница. – Все воюют, так или иначе.

      – Я – нет, – с гордостью возразил голос. – Я странник. Я из Ордена.

      – А, ты из этих… – теперь все стало ясно – и его странное бесстрашие, и изломанность его вопросов. Ее минутное очарование голосом рухнуло и разлетелось на мельчайшие осколки. Наёмница знала об Ордене не так много, но вполне достаточно, чтобы проникнуться глубоким презрением. Эти придурки разглагольствовали, что не верят в войну и будто бы поэтому не воюют… «Брехня!» – считала она. Забились в свой монастырь, трусливые крысы. Верят, не верят, а война – вот она вокруг, всегда, и не исчезнет от того, что жалкая горстка недоумков отказывается признавать реальность.

      – Да! Я из Ордена Света. Мы – дети света!

      Сказала бы она ему, чьи они дети, но было жаль тратить попусту слова и силы.

      – Были, – добавил он растерянно. – До того печального дня.

      – Кто? – спросила Наёмница не без злорадства.

      – Свои, – беззлобно произнес он. – Не знаю, что на них нашло. Мне удалось убежать. Теперь я – последний хранитель нашей веры. Понимаешь? Это очень важно.

      – Канешшно, – пробормотала Наёмница.

      Он не понял ее пренебрежительную интонацию и вдохновленно продолжил:

      – Вот поэтому мне нельзя оставить мой путь прежде, чем он будет полностью пройден. Мне нельзя исчезнуть, как исчезли другие, ведь вместе со мной пропадет наше учение.

      – Велика ценность, – буркнула Наёмница себе под нос.

      Голос даже не дрогнул:

      – Ветер подхватил меня и принес издалека, от моря. Бросил здесь, и так я попал к этим людям, слов которых не понимаю. Я иду… хочешь, я расскажу тебе одну тайну?

      – Нет, – заявила Наёмница.

      Он огорчился.

      – Ты не понимаешь, это же настоящая тайна!

      Ничего она не понимала, ничего. Ей было холодно. Ужасно, мучительно холодно. В повисшей тишине отчаянно стучали ее зубы. Наёмнице часто в ее неприкаянной жизни приходилось мерзнуть, но впервые она ощущала холод столь остро – уже кристаллы льда образовались во внутренностях. Просто оставьте, оставьте ее в покое, дайте ей наконец отмучиться!

      Наёмница чувствовала, что человек, который так разозлил ее, рассматривает ее лицо. Это тревожило ее – слегка, потому что темнота надежно скрывала ее, окутав подобием черного одеяла… Но в следующий момент мягкая рука опустилась ей на лицо. Наёмница вздрогнула, как от удара, и отпрянула бы, но отодвинуться ей было некуда, разве что вжаться в бездыханного пленника позади.

      – Это клеймо? – спросил он, гладя ее висок кончиками пальцев.

      – Убери свои поганые пальцы, пока я не переломала их один за другим, –