Иррувим. Много жизней тому назад. Виктория Сотникова

вызванный столь стремительным наступлением этого недопонимания, приняло вдобавок летаргическое выражение – последний способ сохранить остатки чести. Потому в кабинете на какое-то время повисла тишина. И неожиданно годами не использовавшийся камин воспылал изумрудным светом. Тогда-то до затуманенного сознания Лойда Шиперо наконец дошло: все взаправду. И таинственный бесплотный пришелец, и воскресшая история давно почивших иррувимцев, и подлинность архивов, и священные земли – все это, словно найдя предметное подтверждение в лице всамделишного каминного пламени, вдруг возродилось из пепла и намеревалось восстановиться в правах на вершение судеб всех ныне живущих. И первой жертвой, на кого бы пало волеизъявление, был не кто иной, как сам хозяин дома-архива – единственное находящееся в непосредственной близости к вновь обретшему силу законотворцу еле живое от испуга существо.

      – Я следил за тобой, сын последнего чистокровного иррувимца, – видимо, израсходовав свой запас проклятий, терпеливо продолжил посланник. Огонь смягчил его голос, и речь чеканная теперь сопровождалась горячим дыханием и реянием бледно-зеленых языков пламени. – Ты удивительно непохож на своего отца, но как слепок деда своего.

      – Дедушка? – обмяк Шиперо.

      – Архив твой общему делу обязан, – последовало равнодушное признание.

      У Шиперо отвисла челюсть. Значит, это вовсе никакой не посланник, а постоянный визитер этого дома! Или, того хуже, его старожил! Все естество архивариуса сморщилось от одной только мысли, что всю его жизнь, все годы и дни, проведенные в архиве – а вне стен архива жизни у архивариуса не водилось, – за ним наблюдал тот, кто и являлся, если все же ему верить, одним из распорядителей семейного дела. В голове невольно зароились мысли о том, много ли этот кто-то видел и слышал, на какие события в особняке распространялось его вневременное влияние, и кем, в сущности, он являлся.

      Мысли несчастного архивариуса традиционно были прочтены, а засим и опротестованы:

      – Не спеши хулить священный канон, покуда участь отца тебе не ведома.

      Отнявшаяся челюсть Шиперо резко вспорхнула на положенное ей место и принялась отплясывать зубную чечетку. В глазах, округлившихся до размеров черепашьих яиц, застыл немой ужас, а из горла, отказавшегося подчиняться воле, вырвался жалобный вопль.

      – Вам известно об отце? Заклинаю, говорите, черт бы вас побрал! – заголосил старик, сраженный новостями о некогда без вести пропавшем родителе.

      Застигнутый врасплох Шиперо оставил попытки овладеть собой, и, не дожидаясь ответа, разом пересек комнату, схватил багор – первое, что попалось под руку, – и с размаху нанес удар по каминной балке. Мгновение спустя, окончательно помешавшись, он принялся молотить по всему, до чего доставали руки. Жертвами разбоя пали два терракотовых кашпо, мраморное пресс-папье, антикварный жирандоль1, непользованная этрусская ваза, кенкет

1

Жирандоль (франц.) – фигурный подсвечник.