Заточенный ангел. Марина Кравцова

ты решила, что два таких странных человека непременно должны дружески сойтись? Знаешь, я готов поверить тебе, Грета. Иначе придется признать, что ты с Луны. Твоя Луна всегда полная и сияет. И в нашу школу тебя, безусловно, заслали в рамках секретной программы исследования землян. А каково прикрытие? И знаешь ли, кто я… может быть, тоже пришелец?

      И Анри прочитал с выражением:

      – Я – пришелец.

      За мною – волна

      глупых клонов моих,

      острых мыслей моих.

      В этом мире бледна тишина

      и не понят язык мой и стих.

      Мысли ранят как нож.

      Но чего же ты ждешь?

      Уничтожь то, что скрыто от глаз,

      что ослабит тебя,

      что заставит тебя

      в этом мире остаться сейчас.

      Я пришелец.

      За мною – тоска

      по скользящим огням,

      по космическим снам.

      Отчего так звезда далека

      и разбиты галактики в хлам?

      Что жалеть этот мир?

      Он не будет другим.

      Но откуда знаком этот лик?

      Отражения твои,

      все движения твои,

      это все для меня – не для них.

      Я пришелец, почувствуй же сердцем мой страх,

      открывая иные черты…

      Блеск сверхновой в твоих отразился глазах…

      Я пришелец. Но, может, – и ты?

      – Это же песня «Белого космоса»! – радостно отозвалась Грета. – Музыка Реми Ришара, слова Николя Лурье. Ох, знал бы ты, как мне нравятся его стихи… А ты знаком с ним?

      – Да, – кивнул Анри. – Николя Лурье – это я.

      У девушки по-детски восторженно округлились глаза.

      – Правда? Ой… послушай… Ты молодец, Анри! Какой же ты молодец… А можно я стану твоей поклонницей? Это ты написал все стихи для «Белого космоса»?

      – Не все, конечно. Но многие.

      – А почему такой псевдоним?

      – Николя – мое второе имя, а Лурье – фамилия моего духовного отца. Все просто.

      – Ты католик?

      – Да. А ты?

      – Даже не знаю. Но я верю в абсолютное добро и в высший разум. Может быть, он помогает… вот хотя бы стихи писать?

      – Сам не знаю, что в те минуты происходит. Разве это передашь? Все внутри переполнено, грудь теснит, и будто можешь порезаться от резкого звука и яркого света. Понимаешь? Хранить все это в тайне так тяжело… Боишься, что не удержишь… что поэзия и музыка уйдут куда-то. И красота станет невыносимой. До того, что захочется ее уничтожить… как это сделал некогда японский монах, сжегший Золотой храм.

      – Я ничего не поняла, – погрустнела Грета. – Кроме одного. Ты скрываешь от всех, что пишешь стихи. От всех, кроме «Белого космоса».

      – Да. Но… ты, вижу, увлечена нашей рок-группой, – поспешил юноша слегка изменить тему. – Хочешь познакомиться с ребятами?

      – Конечно же, хочу!

      – Отлично. Ее душа, Реми, – мой лучший друг. Думаю, вы чудесно с ним поладите.

      – Уверена!

      Но едва Анри произнес имя Ришара, как на память пришел