Книги мудрости и Псалмы. Джеймс Е. Смит

жителем области, местоположение которой нам неизвестно. У всех троих благие намерения – они договорились между собой прийти, поддержать и утешить Иова в его скорби. Это подталкивает нас к выводу, что Елифаз, Билдад и Софар жили не слишком далеко друг от друга (2:11).

      Впервые увидев Иова, они едва узнают его – настолько обезобразила его болезнь. Они тут же присоединяются к Иову в его скорби, начинают громко рыдать, разрывать свою одежду и посыпать головы пылью в знак печали. Семь дней и ночей – время, обычно отводившееся для оплакивания мёртвых – четверо друзей сидят рядом с Иовом. Никто не произносит ни слова, так как каждый видит, что Иов так сильно страдает от боли, что едва ли способен разговаривать. Пришедшие для утешения не осмеливаются говорить до тех пор, пока сам скорбящий не начинает разговор (2:12–13).

      Жалоба Иова

      Книга Иова 3:1-26

      Через неделю их совместного безмолвного оплакивания, Иов, наконец, начинает говорить. Из его уст вырываются слова, пронизанные желанием умереть.

      А. Он предпочитает жизни небытие (3:1-10)

      Иов проклинает «день свой», то есть день своего рождения (ср. Иер. 20:14–18). В этом контексте день рождения означает жизнь, насколько наполненную горечью, что Иов предпочитает ей небытие. Эту мысль он выражает несколькими пожеланиями.

      Во-первых, Иов проклинает день, когда он был рождён, и ночь, когда он был зачат. Он желает, чтобы этот день «погиб», был полностью вычеркнут из истории. Далее Иов мысленно переносится во времени к моменту зачатия. В поэзии день и ночь способны говорить. Ночь знала пол ребёнка ещё до того, как тот родился, и именно в ночи прозвучала радостная весть о том, что родился мальчик. Оглядываясь назад, Иов считает, что именно это объявление о зачатии и было приговором к жизни, полной страданий. Используемое здесь слово (gebher), как и в других местах Писания, указывает на плод мужского пола (3:1–3).

      Следующие два стиха посвящены дню. «День да будет тьмою», желает Иов. В этом месте используется несколько древнееврейских определений тьмы, аналогов которым нет в английском языке. Для жителей древнего мира тьма олицетворяла всё злое, страшное и неведомое. Иов хочет, чтобы тьма настолько поглотила день, что сам Бог не стал бы о нём спрашивать. Он просит, чтобы мрак и смертная тень забрали этот день, как свою добычу. Он желает, чтобы тучи и вообще всё, что способно омрачить небо, так обложили его, что его стали бы страшиться. Всем этим Иов выражает мысль о том, что лучше бы ему вообще не рождаться (3:4–5).

      Следующие четыре стиха обращаются к ночи. Иов хочет, чтобы густой мрак покрыл сверкающее звёздами ночное небо пустыни. В этой в очередной раз очеловеченной ночи не должно быть радости. Пусть она будет «безлюдна», и пусть в ней не случится никакого празднования новой жизни (3:6–7).

      Эта ночь зачатия должна быть проклята теми, кто, по поверьям тех времён, имел силу проклясть день, сделав его гибельно тёмным. Эти заклинатели были способны «разбудить левиафана», то есть дракона. В воображении поэта мрачные облака, поглощающие