Коммод. Михаил Ишков

родном языке. Песня была грустная, напоминала волчий вой. Заметив легата, он вскочил, оправил кожаную юбку. Уяснив, в чем дело, предложил помощь. Бебий отказался. Тогда мавританец подсказал намазать лицо Кокцеи грязью, чтобы и на вид она смахивала на приехавшего с легатом всадника. Грязи не нашли – сушь стояла над Паннонией, поэтому вымазали Кокцею навозом.

      У ворот Бебию пришлось растолкать сонного часового, пригрозить ему суровым наказанием за то, что тот заснул на посту. Тот, обмерший от страха, лишних вопросов не задавал и, получив ответ: «Всегда и во всем», открыл малую дверь. Бебий и Кокцея провели коней. Уже в пределах Виндобоны легат подсадил девицу на скакуна, уселся сам и проводил Кокцею до самого дома тетки. Перед рассветом вернулся в замок.

* * *

      Проснувшись, молодой император сразу позвонил в колокольчик. Подождал, пока притопавший Клеандр откинет балдахин, оберегавший правителя от назойливой мошкары и комарья, с наступлением жары неимоверно расплодившейся в этом северном краю, как всегда, зевнет и уныло, вопрошающе глянет на господина.

      – Где Кокцея? – спросил цезарь.

      – Нет ее. Упорхнула птичка, – спальник развел руками.

      Коммод сразу сел в постели, удивленно посмотрел на раба.

      – То есть как?

      – А вот так, великий. С вечера спряталась в спальне легата Лонга, поэтому и отыскать не смогли. Что уж там у них было, сказать не могу. Стал он членом ее кружка или нет, не знаю. Известно только, что ближе к рассвету он вывел ее из дворца и отвез на северную сторону Виндобоны.

      Цезарь принялся нервно подергивать пальцы. Затем заговорил – членораздельно, зло, с плохо скрываемым раздражением:

      – Вернуть немедленно. Бебия и Кокцею – в цепи! Я сам буду судить их.

      Нечего ждать пиршества, длинных, правильно составленных речей, остроумных каламбуров и шуток к месту. Следует рвать сразу, с корнем! Чтобы другим было неповадно.

      На лице Клеандра ни одна жилочка не дернулась. Он поклонился: мол, будет исполнено, затем продолжил доклад прежним, правда, теперь чуть обиженным голосом.

      – Я уже послал людей, они доложили, «огурчик» сейчас прячется в родном доме, под присмотром родной матушки. За пределы усадьбы не показывается, на людях не появляется. Язык держит за зубами. Если эти сведения подтвердятся, а я уверен, что так и есть, – пусть прячется! Конечно, если начнет язык распускать или еще какой-нибудь фокус выкинет, ничего не поделаешь. Придется наказать.

      Император оставил пальцы в покое.

      – То есть как, придется?!

      – А вот так, величайший.

      – Учить меня вздумал? – Коммод грозно глянул на раба. – Ты меня не учи! Я собственными руками вырву ее подлое сердце. Как она посмела так поступить со мной после всех милостей, которыми я ее осыпал! После всего, что сделал.

      Клеандр вздохнул.

      – Не вы ли, господин, жаловались, что вам уже невтерпеж переносить ее строптивый характер, что вы боитесь засыпать рядом с этой безумной. Или вы жить без этого увядшего «огурчика» не можете?

      – Век бы не видал