Бубутоза из Свихляндии. Сергей Михайлович Кравцов

восторженно орал, подпрыгивая на бегу:

      – Вот етто по-нашенски! Вот уж за что люблю государя!

      Проливая счастливые слезы, рыжебородые купцы громко целовались, вновь доставая из-под шуб свои кошели с золотом. Ошеломлённые стрельцы и палач стояли истуканами, не зная – горевать им, или тоже радоваться? Утирая с лица ручьи пота, глашатай причмокнул и, зажмурившись, покрутил головой.

      – Ммм… Эх, и повезло вам, ребятушки! Эх, и повезло! Можно сказать, в сорочке родились. Государь-то, как Игнатия помиловать надумал, так погрозился, что, ежели прежде его воли помилованного казнят, вас всех троих – на кол. …

      Выпав из задрожавших рук, на помост разом грохнулись бердыши и секира. Стрельцы, отпихивая друг друга, спешно ринулись развязывать узлы на верёвке, стягивающей руки Редькина.

      – Ты уж, брат, на нас не серчай, – ворковал рябой, усердно работая ногтями и зубами. – Сам пойми – служба!.. Ежели хочешь, давай, зайдём ко мне, щей похлебаем. Моя жёнка стряпает всех наилучше – язык проглотишь!

      – Ну-ка, дай лучше я ножом разрежу эту верёвку. И какого черта ты таких узлов понавязал? – сердито сопел кривоносый. – Лучше, айда, брат, ко мне в гости. Мёдом хмельным угощу, что хоть царю на стол. Ей богу! От моих медов и ворона соловьём запоёт. Ты это… Гм… У меня ж тоже, такой болван вырос – аккурат, палач Миколка. Может, по знакомству поспособствуешь определить его в грамотеи?

      – Титыч, как же это вдруг? – Миколка растерянно теребил пуговицу на кафтане глашатая.– То – казнить, то – миловать…

      – О-хо-хо, милок! Тут дело хитрое. Как насели на государя все эти липовые князья да графья, так он, бедный, и света белого не взвидел.

      – Но… Они же – незаконные!

      – Да хоть бы и так… Порознь – незаконные, а кучей – сила! Особливо, ежели за ними стоит держава иноземная, заморская, со своей ратью и пушками на нас нацеленными… Так что, Миколка, пролезть в родовитые, понятное дело, мудрено. Так вот, кто б думал, что и выгнать оттоль не легче?! Сам, поди, слышал: что написано пером – не вырубишь и топором! – глашатай в сердцах пнул секиру. – Ну, Микола, я так смекаю, быть тебе теперь в больших грамотеях!..

      Эпилог

      (из той же летописи)

      …И начался пир во славу царя Фрапонта Тороватого и двадцати годов его царствования на троне. И сели за столы, винами и яствами уставленные, князья да бояре, и прочая знать родовитая. И сели за столы мужи учёные, всякие науки постигшие, великой мудростью пренаполненные. Штабс-магистров село больше дюжины, унтер-бакалавров – больше сотни душ. И дивились послы иноземные скопищу мудрости Пустопорожской. И воспели гости хвалу государю, всех наук покровителю. Только радости-веселия государю не доставили. Тяжкой думой лицо его омрачилося.

      Уж сколь ни тратил он злата-серебра на учёный люд, толку-смысла в этом ни на грош не прибавилось. Чуть приспичит случай сработать трубу подзорную или часы курантные, излечить хворобу тайную или разгадать знамение небесное, грамотеи, кто – куда немедля бегут брать ума взаймы. Кто в