Елиорнавия из клана Сигур. Владарг Дельсат

несу её в ванную, осторожно выпутывая из плаща, которого она немедленно пугается. Надо будет расспросить, почему, ведь чёрный – обычный цвет формы Стражи, а сейчас нужно заниматься совсем другими делами. Пока наполняется ванна, я ощупываю малышку, она просто болезненно худая, несмотря даже на мою кровь… Ничего, маленькая, мы справимся, а мама узнает, кто это с тобой сделал, и уничтожит мерзавца!

      Сантктус, как она сжимается! Я только хотела положить её в воду, а она сжимается, как… У меня даже сравнения такого нет, чтобы описать то, что я вижу. Но в следующее мгновение, почувствовав тепло, Алье явно расслабляется. Она что, считала, что я её в ледяную воду положу? Действительно, звери… Может, морфы? Завтра подумаю, сейчас надо мыть моё чудо.

      Бережно водя мочалкой, я сдерживаю слёзы, подступающие от реакции малышки. От каждого прикосновения она сжимается, будто ожидая боли, а я внутренне наливаюсь гневом. Я хочу голову того, кто это сделал! Я точно найду его и, клянусь кровью, смерть его будет непростой!

      Вот мы и вымыты. Доченька – кажется, так принято ласково называть своего птенца у хомо – завёрнута в полотенце, вся, полностью, и только мордашка несмело улыбается. И я улыбаюсь ей, задумавшись – сначала одеть, а потом покормить, или сначала покормить? Решаю, что лучше покормлю и, потянувшись за детской бутылочкой, устраиваю птенца подобнее на руках.

      – А почему так? – интересуется Алье, удивлённо следя за бутылочкой. – Я же сама могу… наверное.

      – А сама ты будешь завтра, – сообщаю я ей. – Если захочешь. Сейчас ты у меня устала, поэтому мама тебя так покормит…

      Почему-то я не хочу говорить дочке, что она слаба для того, чтобы самостоятельно питаться, что-то подсознательно останавливает меня. Завтра подумаю, что это может значить, а пока просто покормлю своего птенца и уложу спать. Завтра у нас новый день, кто знает, что он принесёт?

      Глава четвёртая

      Как-то неожиданно я приняла тот факт, что являюсь матерью, как у хомо. Это, наверное, необычно, но теперь-то уже вариантов нет. Малышка Алье боится спать сама, но ничего не рассказывает, а можно ли её расспрашивать, я не знаю. Я укладываю её в кроватку, но стоит мне отойти, как её глаза становятся такими жалобными, что я просто не могу её оставить.

      Как она удивилась пижаме! Однажды я узнаю всё, что с ней случилось, точно узнаю. А сейчас я держу мою Алье на руках, покачивая, как делают хомо.

      – А уже можно плакать? – интересуется дочка у меня.

      – А зачем Алье плакать? – ласково спрашиваю я.

      – Ну, бить не будут? А что такое Алье? – мне от такого вопроса становится нехорошо, но я держу себя в руках, хоть это и непросто.

      – Алье – это ты, – объясняю я ей, но дочка на минуту задумывается и выдаёт мне очень важную информацию.

      – Я номер… – говорит мне она. – Только не помню, какой, но на мне должно быть написано.

      Вот как! Она себя идентифицирует с номером! Что это может значить? Непонятно пока,