Разум слов. Владимир Гандельсман

пересыпанье

      песка и шорох

      листвы в осенних коридорах,

      где гаснут дни,

      ты – только ритм преодоленья

      всех мер длины,

      пульсация без направленья,

      наклон походки,

      зрачки, посаженные в лодки,

      что так черны,

      освобождение от шарфа,

      от шляпы, блеск

      волос, упавших, точно арфа,

      меж пальцев, если

      ты перед зеркалом и в кресле,

      и слышен плеск

      дождя, начавшегося с ходу,

      чтоб жизнь в тепле

      вдруг оттенила непогоду,

      и вечер зябкий,

      и женщину в намокшей шляпке —

      там, в полумгле, —

      ещё сильней, ты – согреванье

      еды, питья,

      со стороны ты – небыванье

      на этом свете,

      так отрешённо смотрят дети

      из забытья.

      «Вот и Нила разлив…»

      Вот

      и Нила разлив,

      крокодильского Нила,

      крокодильского Нила разлив.

      На окраине Фив

      ночь слезы, говоришь? Как ты плачешь, Исида, красиво,

      очи полузакрыв!

      Ты

      прекрасна, ты миф,

      одаряющий щедро

      благодарные полосы нив.

      Но поблизости Фив

      мне к отплытью готовиться в барке ливанского кедра,

      слышишь арфы призыв?

      Не

      дожив до войны

      (слава богу Амону!),

      пару лет не дожив до войны,

      я загробной страны

      дуновению внял и поддался холодному гону

      той змеиной волны,

      той

      волны, исподволь

      абиссинскою кровью

      гор увитой… Но так не неволь,

      распусти мою боль,

      мой клубок жизнелюбия, крови, прокорма, здоровья

      и не сыпь эту соль!

      И

      бескрайний песок,

      и просторы не эти ль

      я любил, но не мог, но не мог

      тебе верить, мой бог…

      Моё сердце, пишу, не восстань на меня как свидетель

      по ту сторону строк.

      «Скучно жить стало…»

      Скучно жить стало, в этой связи

      мирры, что ли, мне привези,

      перьев страусовых, милый муж,

      надоело в грязи —

      то дожди проливные, то сушь.

      Хоть и нету тебе житья

      от причуд моих и нытья,

      с Пунта дальнего, милый муж,

      скоро ль с глупостями ладья

      завернёт в нашу глушь?

      Что мечтать о полях Иалу,

      милый муж, коли служишь злу,

      служба – умным, нектар – для дур,

      ты пахучую эту смолу

      привези да пантеровых шкур.

      Пусть не вспыхнет вода огнём

      под твоим, милый муж, веслом,

      пусть, с твоим дыханием слит,

      Шу ни ночью дыханье, ни днём

      от ноздрей твоих не отвратит.

      А вернёшься – податься из

      этих мест хорошо бы вниз

      по течению, там-то уж

      ты простишь мой каприз

      и тоску мою, муж.