Серебряный змей в корнях сосны – 2. Мария Дубинина

прямому назначению и помахивал им возле носа, разгоняя вонь. Кента крепился, но все равно морщился.

      – Отчего этот ужасный запах? – спросил он. – Неужели болото?

      – Не думаю, что это пахнет что-то материальное, – уклончиво ответил Хизаши.

      – Помнишь, когда мы были в замке Мори, Арата рассказывал про особую ауру негодования, которая образуется из человеческих чувств, и она распространяется вокруг человека, и другие могут ее ощущать? Получается, эта вонь – негодование земли?

      Удивительно точное сравнение, Хизаши похлопал бы, да рука занята.

      – Я особо не вдавался в теорию, – признался он, – просто… попадалось как-то на пути.

      – Тебе многое попадалось, – заметил Кента в очередной раз. – Интересной жизнью ты жил до Дзисин.

      – Да уж не жаловался, – фыркнул Хизаши. – А ты иди-иди, не отвлекайся. Любопытство до добра не доводит.

      Кента замолчал, но Хизаши вскоре вынужден был признать, что идти в тишине вдвойне неуютно, ведь тогда она становилась особенно явной. Ни птиц не слышно, ни насекомых, духи не переговариваются в ночной темноте на только им понятном языке, даже ветер не шелестит молодой листвой – ее тут попросту нет. Казалось, уши закладывает от такого искусственного безмолвия. Хизаши покосился на Кенту, но тот сосредоточенно, как и велели, смотрел под ноги.

      Хизаши не солгал, что встречал подобные места прежде, вот только тогда он не был человеком, да и место то – заброшенная деревенька – послабее оказалось. Впрочем, имелась там хижина на отшибе, источник проклятия, и в ней завелось нечто. Ни ёкай, ни демон – у него даже сознания своего не было, в отличие от аппетита. Хизаши тогда насилу уполз, но запомнил ощущения.

      – Здесь может быть какое-нибудь чудовище, – сказал он.

      – Я бы не удивился, – с несвойственной ему иронией ответил Кента. – Я не дурак и могу догадаться, что в таком отравленном злой энергией месте что-то да зародится.

      Хизаши открыл было рот и… закрыл.

      Впереди послышалось хлопанье крыльев и человеческий голос.

      Хизаши и Кента переглянулись и подумали об одном и том же – хитобан. Поспешили на звук и вскоре увидели, как голова с косматыми волосами бьется в силках из колючего вьюна. Плети его, до того обнимавшие мшистый ствол, шевелились, точно живые, и накидывали на жертву все новые и новые петли. Крылья-уши отчаянно трепыхались, но не могли вырвать голову из плена.

      Даже Кента застыл, не ринувшись тут же его спасать.

      – Помогите! – закричал ёкай, увидев их двоих. – Да чего вы встали?! Освободите меня!

      – С чего бы? – хмыкнул Хизаши, лениво обмахиваясь веером, а на деле концентрируя в нем свою ки. – Ты собирался сожрать моего товарища, да и меня наверняка тоже. А скольких уже сожрал? Детишки не молили о пощаде? Вот, смотри, боги тебя и покарали.

      Голова забилась сильнее, но будто в ответ на сопротивление вьюн сжал смертельные объятия, и шипы глубже вошли в плоть. И Кента рядом тихо охнул – тонкие стебельки растения запульсировали красным, и стало видно, как по ним из хитобана утекает