Дороги изнанки. Александр Беляев

дева. Возможно, она это и чувствовала в последние дни жизни, но ничего Ане не говорила, не желая обидеть дочь.

      Аня жила в неплохой двухкомнатной квартире примерно посередине между метро Рижская и Проспект мира, в доме, выходящем на сам проспект, правда квартира располагалась в тихой части, открываясь окнами во двор, поэтому вечный шум большой улицы почти не проникал в ее когда-то уютную комнату. Эту отдельную двухкомнатную квартиру папа получил незадолго до скоропостижной смерти 7 лет назад, а до этого семья ютилась, как это помнит читатель, в коммуналке, в центральном районе, примыкающем к кремлю, Зарядье.

      Девушка вышла на проспект и прогулочным шагом направилась к центру города, заново открывая забытое чувство шумной улицы, неторопливой походки и отсутствия какой-то конкретной цели пути – ну, так, разве что в общих чертах. Ей впервые за долгие дни захотелось окунуться в людской поток проспекта, возможно на минутку зайти в церковь святителя Филиппа, которую в народе называли «храмом на капельках», что на площади сразу за метро Проспект мира, и поставить маме свечи за упокой. Дальше, возможно прогуляться до Садового кольца, зайти в тамошний парк, посидеть на берегу пруда – она любила студеную, прозрачную осеннюю воду (разумеется в качестве объекта созерцания), когда вокруг ни души, и деревья голы и, возможно, настроиться на грядущее посещение этого Юриного гипнотезера-психоаналитика, которое и пугало, и сулило надежду одновременно. Конечно, ей очень хотелось вернуть свою утраченную память и, чего греха таить, – а вдруг и правда в ней воскреснут какие-то неведомые паранормальные способности, даже о существовании которых она знала весьма поверхностно. С другой стороны, обретение забытого пугало: а вдруг всплывет что-нибудь страшное, мучительное, ведь наверняка в детстве она пережила серьезный стресс. Что могло произойти там, в лаборатории, она понятия не имела, и почему даже ее железный папа, который никого не боялся, судя по всему, ничего не выяснил и не призвал к ответу виновников внезапного расстройства рассудка его дочери? Это было очень странно и Аня не могла найти тому объяснения.

      Девушка стряхнула непрошенные мысли, расправила плечи и глубоко вздохнула, как она не вздыхала очень давно. Стоял сухой ноябрьский день, по предзимнему потемневшему небу быстро пробегали рваные клочья серых облаков, вроде бы не сулящих дождя или снега, и Аню, почему-то совершенно не к месту захватило ощущение гулкости, хруста и праздничности, сходной, разве что, с ожиданием Нового года, хотя, казалось бы, сама мысль о празднике сегодня должна была быть кощунственной. Тем не менее, эта неуместная праздничность буквально разливалась в воздухе, и Аня все не могла уловить причину – то ли все дело было в особом свете предвечерья (до заката оставалось еще минут сорок-пятьдесят), то ли в этом особом гуле большого проспекта, от которого она отвыкла, когда безвылазно сидела сначала в больнице у мамы, а затем дома. Может, и гул этот, и суета навеяли ей воспоминания о детском восприятии Ноябрьских