Остров страха. Возрождение. Роман Грачёв

можно изменить, но перегородки лучше не ставить – так просторнее). В банный пристрой, в который можно было попасть прямо из гостиной, я заглядывать не стал.

      Прощаясь, мы условились встретиться завтра в городе в нотариальной конторе. Татьяна пообещала, что после подписания документов освободит жилище в течение пяти дней. Меня это вполне устраивало.

      На обратном пути я разглядывал кварталы поселка: аккуратные двух- трехэтажные домики, ровные прямые улицы с асфальтом и фонарными столбами, пышная растительность, желтые трубы газопровода. Здесь действительно можно было жить круглый год.

      Я набрал номер Марины. Она уже усвистала далеко вперед, торопясь по своим делам.

      – Да, мой хороший? – прощебетала она по громкой связи.

      – У меня только один вопрос: почему ты не нашла мне дом в глубине поселка? Я смотрю, здесь очень мило.

      – Потому что я читала твои книги.

      – И что из этого следует?

      – Я знаю, о чем ты мечтаешь.

      – То есть ты…

      – До завтра, друг мой! Я позвоню за полчаса до выезда!

      Она отключилась.

      Я проехал центральные ворота поселка, козырнув охраннику, преодолел проселочную дорогу в джунглях и выкатил на шоссе.

      Меня обуревали смешанные чувства. Двигаясь с неприличной скоростью сто тридцать, я думал, что в моих книгах действительно очень много меня. На первый взгляд, в этом нет ничего необычного и уж тем более предосудительного: когда пишешь от первого лица, ты волей-неволей наделяешь протагониста своими чертами характера, взглядами и предпочтениями. Однако умные читатели с наметанным глазом знают: иногда автор выводит в главном герое того, кем хотел бы стать сам, но по каким-то причинам не стал.

      Глава 4. Возвращение

      Я говорил, что часто окунаюсь в прошлое и даже сверяю с ним день сегодняшний. Это не очень точная формулировка. Я не окунаюсь в него, как окунается «морж» в крещенскую купель, – я плаваю в нем, лишь иногда выныривая на поверхность. Такого плена не знал даже Эдмон Дантес, будущий граф Монте-Кристо.

      Я утешаю себя мыслью, что таков удел всех, кому под пятьдесят и за пятьдесят. Мне стоило это принять. И я принимал. Долгими вечерами, предоставленный самому себе и не обязанный более сверяться с желаниями окружающих, я снова и снова, с какой-то необъяснимой бравадой и отчаянием, задавал себе больные вопросы. Хорошим ли я был отцом для своих детей и могут ли они, уже самостоятельные люди со своими возрастными тараканами, сказать, что у них было счастливое детство? Хорошим ли я был другом – надежным ли, преданным, способным глубокой ночью подорваться на помощь товарищу? А какой я сын? Гордятся ли мной мои родители… и о чем они вообще сейчас думают, глядя на меня? Наконец, каким я был мужем?

      Большинство вопросов не имело однозначных ответов. С Полинкой я еще мог говорить на эти и другие важные для меня темы, она росла открытой и тонко чувствующей девочкой