Могильник. Глеб Настин

во

      Жестокость

      Расчленения

      Агония

      Алкоголизм

      Наркомания

      Мутации

      Натуралистические изображения

      Педофилия

      Арахнофобия

      Клаустрофобия

      Описания паразитов

      Потеря близких

      Депрессивные состояния

      Маниакальные состояния

      Нагота

      Проституция

      Деградация личности

      Расовая дискриминация

      Дискриминация по половому признаку

      Запрещено для прочтения детям. Разрешено для прочтения только лицам, достигшим совершеннолетия. Не рекомендуется впечатлительным людям и людям, страдающим психическими заболеваниями. Прочтение и взаимодействие с текстом остаётся полностью на усмотрение и риск читателя.

      Предисловие

      Скоро вы проснётесь.

      В нагромождении домов, заборов и стен.

      Там, где серые небеса простираются над серыми полями.

      Где короткие дни сменяют долгие ночи.

      День – время нечестивых людей.

      Когда воры и лжецы, убийцы и насильники, негодяи и грешники вершат преступления на замусоренных улицах.

      Ночь – время нечистых чудовищ.

      Когда твари и химеры, человекоподобные и невообразимые выползают из тьмы, чтобы кромсать и пожирать.

      В городе смрад помоев, гнили и отходов станет для вас привычным.

      В городе над вами будет нависать вездесущий Вековечный Шпиль.

      В городе вас не найдёт Туман Древнего Мира.

      Миллионы живут здесь, грязные, убогие, нищие.

      Скоро вы станете частью их.

      Скоро вы проснётесь в Могильнике.

      Просыпайтесь.

      Кусок 1

      Коробейник – в дореволюционной России: торговец, вразнос продающий галантерейные товары, мелкие вещи, необходимые в крестьянском быту.

      Толковый словарь Ожегова

      Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию.

      Фёдор Достоевский. Преступление и наказание

      Дмитрий очнулся, не приходя в сознание.

      Он лежал лицом в сырой глине. Голова кружилась, жутко хотелось пить, ещё больше хотелось выблевать содержимое полупустого желудка. Не осознавая самого себя, Дмитрий уловил шум бегущей воды и инстинктивно почувствовал, что ему нужно ползти к ней.

      Он пополз на животе, вдавливая худые бледные руки в землю и подтягивая за ними остальное тело. Бессознательно он считал рывки, чтобы отвлечься от вони во рту, боли в голове и жгущей глотку жажды.

      Первый рывок.

      Живот трётся об холодную грязь.

      Второй рывок.

      Глаза не видят ничего, кроме тёмно-коричневой земли.

      Третий рывок.

      Тошнота подкатывает к глотке.

      Ладони Дмитрия погрузились в холодную воду. Он нащупал мягкий ил и, не успев сделать ещё один рывок, широко открыл рот. Из него полилась красная кислая блевотина, забивающая его горло и нос. В ней покоились остатки непереваренного хитина и разбухшие куски заплесневелого хлеба, который Дмитрий давеча выудил из помойки возле трактира, чтобы не отдавать лишних жуков за еду.

      Тошнота отняла все его силы. Он не мог держать голову на весу. Дмитрий лёг на щёку и продолжил блевать под себя, надеясь не задохнуться. Тёплая жижа потекла вниз по его шее, плечам, заполнила пространство между грязью и его грудью. Он закашливался, сглатывал рвоту и выпускал её обратно.

      Это не прекратилось даже тогда, когда запасы личинок, хлеба и вина в желудке исчерпали себя. Он продолжал блевать зелёной желчью, которая обжигала царапины на его языке и внутренней стороне щёк. Дмитрий с трудом дышал, как больной туберкулёзом. Поток воздуха из его ноздрей создавал небольшие круги в бордово-коричневой луже, запах речной грязи смешивался с запахом рвоты. На подкорке бредящего сознания болтались уроки из ушедших к чертям дней в Лицее, где ему рассказывали про рост водорослей и ток воды.

      Дмитрий, кажется, отключился, ибо придя в себя, он увидел багровое солнце пустившее лучи в смердящие желудочным соком лужи под ним и вокруг него. Щека чесалась. Морщинистыми, набухшими от воды руками Дмитрий содрал с неё засохшую рвоту. Встать он всё ещё не мог, но кое-как ему удалось сделать последний