Светлая для черного мага. Наталья Шнейдер

цепочка выскользнула из ушка. Михаэль отлетел от меня на другой конец камеры, щеку его покрывали волдыри вперемешку со струпьями – четким отпечатком ладони.

      – Ведьма! – завопил он.

      – Господь дал мне силу защититься от тебя! – крикнула я в ответ. – Уходи!

      Двое стражников подхватили меня под локти. Медальон зазвенел о пол: моя рука разжалась, когда до меня дошло, что я обожгла человека. Да, он мерзавец и греховодник, но… Я сожгла ему половину лица едва ли не до кости. Меня затрясло.

      – Успокоились, все! – Неожиданно повелительный голос матушки Епифании заполнил камеру, так что даже стражники, кажется, вздрогнули. Она огляделась. – Ты, Михаэль. Подбери свой амулет и вон отсюда! Первый брат непременно узнает, при каких обстоятельствах ты получил этот ожог.

      – Я пришел утешить, а она набросилась…

      «Утешить». Я нервно хихикнула.

      – Так же, как ты утешаешь вдовушек? Убирайся.

      Михаэль испарился. Матушка сняла с шеи амулет посвященной, повернулась к стражникам.

      – Оставьте нас с сестрой.

      – Но матушка, что если она и на вас…

      – Заберите медальон и оставьте нас, – повторила она.

      Стражники – о чудо! – исчезли почти так же стремительно и безмолвно, как Михаэль. Закрылась дверь. Я бросилась матушке в объятья и разрыдалась.

      Слезы лились градом, и я не пыталась их останавливать, пока поток не иссяк сам.

      Оказывается, матушка Епифания что-то говорила.

      – …и вот до чего довела тебя гордыня. Желание доказать свою правоту. Кому ты что доказала?

      Я всхлипнула в последний раз, вытерла слезы рукавом. Голова стала пустой и гулкой.

      – Что толку сожалеть сейчас? Уже ничего не изменить. Власти подписали?

      – Да. Я получила аудиенцию у его величества, он сказал, что отступники в лоне ордена – дело ордена, и он не станет оспаривать решение посвященных.

      Вот значит как… Тогда надежды действительно нет.

      – Но меня пугают твои речи, – продолжала она. – Неужели некромант настолько отравил твою душу?

      – О чем вы, матушка?

      – Что значит «поздно сожалеть»? Без раскаяния нет отпущения.

      Отпущение, да… Надеяться поздно – хотя я по-прежнему всем существом своим надеялась на неведомое чудо. Но все же надо подумать и о душе. Жизнь коротка, а потом – вечность.

      Как-то слабо это утешало. И все-таки я попыталась отринуть неуместные мысли. Опустилась на колени.

      – Исповедуйте меня, матушка.

      Пауза показалась слишком долгой. Я подняла взгляд и увидела на лице матушки смятение.

      – Я здесь не как посвященная Фейнрита, а как женщина, которая тебя воспитывала.

      – Но…

      – Ты видела, я сняла свой амулет, символ принадлежности Господу. Я здесь как частное лицо.

      В который раз за этот безумный день я совершенно перестала что-либо понимать.

      – Я прошу только об исповеди и отпущения. Почему вы отказываете в этом?

      – Я не смогу дать тебе чащу отпущения. Первый брат запретил приносить