Небесные Львы. Часть I. Анастасия Кивалова

позади и снова пристроился справа от меня, подняв руку с оттопыренным большим пальцем, дескать, так и надо, командир!

      И тут же мы заметили низко идущий И-16. Он покачивался, иногда поднимался метров до ста, а затем снова как-то неуверенно и вяло опускался к земле. Это была «восьмерка» Ивана Винокурова. На самолете поврежден фонарь, изорвана обшивка хвостового оперения. Иван ранен. Голова склонилась, разбитые очки болтались на резинке позади шлема. Иногда он медленно поднимал голову, на секунду-другую выравнивал машину.

      Мы над нашей территорией, до аэродрома километров сорок, ему надо срочно садиться, он же ранен, да и машина подбита. Но как подсказать ему это, как? Вновь недобрым словом помянул я тех, кто до войны не удосужился оборудовать наши машины радиосвязью, твердя, что рация на истребителе станет только помехой, будет якобы снижать в бою инициативу летчика, ожидающего подсказки каждому своему действию…

      Я и Щербаков прижались вплотную к самолету Винокурова, попытались показать руками: «Садись, садись немедленно – прикроем!» Иван то ли не видел нас, то ли не понял наших сигналов. Машина его круто задралась, потеряла скорость и сорвалась в штопор. Вскинулись на месте падения бледные язычки огня, и ветерок закрутил над землей еще один шлейф черного дыма…

      Качнув крыльями над местом гибели нашего друга, мы развернулись, заметив впереди по курсу выходящую из пике, пару «мессеров». На форсаже свечой бросаемся туда. Поймав прицелом вражескую машину и взяв упреждение на ракурс, я с дистанции метров в двести открываю огонь. От машины Щербакова тоже потянулись трассы пуль и реактивных снарядов. Сверкнули почти одновременно два взрыва, и я увидел, как оба «мессера», густо дымя и разваливаясь на куски металла, падали на землю.

      Внизу повсюду дымили костры сбитых самолетов.

      Та самая первая встреча с врагом прошла не совсем так, как представлялось накануне. Немцев было слишком много. И истребителей, и бомбардировщиков. Против каждого из нас оказывалось по шесть – восемь, а то и до десяти «мессершмиттов».

      Еще на сближении – чего скрывать – в душе шевельнулся страх, обычный человеческий страх. Липкой паутиной расползался он по телу, сводил пальцы ног, туманил голову. Хотелось съежиться, стать маленьким-маленьким, незаметным муравьем или песчинкой… Но тут мелькнуло в памяти: «На миру и смерть красна», и сразу успокоился. Чему быть, того не миновать. Черт с ними, что их так много! Раз много, значит, боятся выйти малым числом. Так что еще посмотрим, кто чего стоит!

      Вернулись после того боя своим ходом всего восемь машин. Еще двое добрались до аэродрома к вечеру, они спаслись на парашютах. Остальные семнадцать наших товарищей погибли. Немцы потеряли более двадцати истребителей и шесть бомбардировщиков.

      Главное, что стало понятно: бой требует не «сверхчистого» пилотирования, к которому мы стремились в авиашколе, а мгновенной реакции на конкретную сиюминутную обстановку и резкого, близкого к рывкам, маневрирования.