Смерть на мосту. Тэйлор Адамс

это значит. Зачем в предсмертной записке упоминать случайного прохожего, который остановил твою машину за час до суицида? Почему не написать семье, оплакивающим ее родственникам, что сейчас в ужасе? Почему она ничего не объяснила? Совсем ничего. На поминальной службе родители стоически улыбались и держались как могли, но, по ощущениям Лены, Кэмбри отправила ей личное оскорбление. Напоследок показала ей средний палец.

      О тайнах, связанных со смертью сестры, надо забыть. Кэмбри требовалось сказать только одно, и Лена хотела услышать только одну фразу: «Я тебя люблю…»

      Ее мысли прервал металлический щелчок.

      Это хлопнула дверца машины.

      Райсевик возвращался. Наконец. Теперь он казался другим – натянул улыбку до ушей, словно маску.

      – Прости, что так долго.

      – Ничего страшного, – она вытерла слезу.

      – Эта рация напоминает мне мою жену, – сказал он, выдавив из себя смешок. – Не умолкает целый день. Ни на час ее не заткнуть! Боже, я и во сне ее слышу, только теперь у меня бессонница.

      Его губы снова растянулись в улыбке, и он стал напоминать морского черта. Напряжение, которое нарастало в течение последних нескольких минут, полностью испарилось, и Райсевик снова превратился в дружелюбного, сочувствующего (хотя и психически нездорового) человека, которого Лена впервые увидела перед кафе «Магма-Спрингс».

      – С кем ты разговаривал?

________________

      В девятнадцати милях от них мужчина, скрываемый темнотой, еще с минуту держал рацию в руке, потом с щелчком поставил ее на место. Рядом лежала написанная от руки записка:

      «Лена Нгуен. Мост Хэйрпин».

      На секунду он задумался, потом дописал:

      «Не вооружена».

________________

      – С диспетчером, – сразу же ответил Райсевик. – Пожарные, первая группа, передали, что поменялось направление ветра. Теперь огонь из Бриггс-Дэниелса идет сюда, нужно эвакуировать всех южнее автострады I-90. Думаю, на сегодня хватит. Я ответил на все твои вопросы?

      – Почти.

      Он остановился от нее в шести футах, развел руками и показательно пожал плечами. Мускулы перекатывались под рукавами песочно-коричневого цвета.

      – Лена, имеешь что-то против полицейских?

      – Не поняла?

      – Не любишь полицейских? Меня лично? – он похлопал себя по бочкообразной груди, при этом прозвучал странный звук, словно грудь у него была из вольфрама. От его улыбки у нее по коже побежали мурашки. – Я из хороших парней.

      – Не сомневаюсь.

      – Нелюбовь к полицейским – фишка зумеров?

      – Я с уважением отношусь к полицейским, Рай.

      – Уверена?

      – Мой дядя служил патрульным в полиции штата Орегон. – Лена смотрела Райсевику прямо в глаза. – Он был самым добрым и самым порядочным из всех, кого я когда-либо встречала. И я помню истории о том, как часто водители, проезжая по шоссе, показывали ему средний палец. Они воспринимали его как бойца штурмового отряда, а не как человека. И таких много. Отрешенных. Подозрительных.