Чёрный снег: война и дети. Сборник

похвалах Соколову Евтушенко даже шёл на перехлёст, в частности отдавая старшему товарищу предпочтение в освоении военной темы, точнее – темы военного детва. Я в этом лишний раз убедился, готовя нынешний, третий том серии «Война. Блокада. Победа!» Чисто технически он всегда был ровен, немногочисленные пародисты при всём желании не могли отыскать для себя каких-то огрехов, но эта ровность зачастую вела к монотонности, особенно в ранних стихах.

      Всю жизнь Владимир Соколов набирал высоту. Печатался он регулярно, много и чаще всего – сравнительно легко. «Со мной опять Некрасов и Афанасий Фет» — вот его далеко не всеми поэтическими ровесниками, в том числе и Евтушенко, принятый афоризм; уж больно разные он соединил в двух строчках имена. А мы никогда не должны забывать о том, что Фет, пожалуй, был единственным публицистом, который отрыто выступал против отмены крепостного права, что, однако, не помешало ему стать камергером. Высшие придворные чины, очень желанные для Фета, как-то не давались его коллегам по Парнасу и, узнав о «камергерстве Шеншина» (строчка, кочующая из эпиграммы в эпиграмму; при рождении Фет был записан на фамилию второго супруга его матери – Афанасия Шеншина), продолжали разрабатывать эту волнующую их тему.

      Внешне Соколов не проявлял особого рвения ко всякого рода почестям, хотя и стал орденоносцем и лауреатом Государственной премии СССР.

      Не рвался он и к должностям – литературным и окололитературным, говоря в шутку своей однокурснице (и не только однокурснице, как вы сейчас узнаете) Наталье Дуровой: «Я писатель домашний, чем и горжусь!» Видимо, он говорил об этом часто и достаточно громко, ибо его ленинградские коллеги иронизировали над этими словами и заявляли: «Кокетничает!»

      Лично я думаю, что никакого кокетства не было и быть не могло: просто-напросто таковой была суть характера и поэзии Владимира Соколова.

      Я лично не люблю как критик «анализировать» личную жизнь деятелей литературы и искусства, но здесь было всё слишком очевидно: недаром Соколова и Дурову называли женихом и невестой!

      Какая могла бы получиться пара, трудно сказать, но Марианна, преемница Дуровой, была в большей степени, она, хозяйкой писательского дома (а это – не просто ДОМОХОЗЯЙКА). Как сын учителя Дуровой, неоднократно бывавший у них с народным артистом СССР, любимцем Станиславского Михаилом Пантелеймоновичем Болдуманом, могу, не вдаваясь в подробности, сказать, что домовитостью Наталья Юрьевна не отличалась.

      Как мне сказала сама Дурова, показывая своё белое стихотворение, посвящённое памяти Соколова, «звонила Марианна, приглашала на похороны Володи, сказав, что теперь нам ревновать друг к другу бессмысленно…» И всё-таки она отклонила предложение бывшей соперницы и, думаю, поступила правильно, пресекая заранее все разговоры и пересуды.

      Были у Евтушенко-критика довольно острые выпады против некоторых стихотворений Александра Межирова. Критика в адрес Соколова оказалась куда мягче, а предисловие к двухтомнику – даже излишне хвалебным (что для Евтушенко большая редкость!).

      Сразу скажем, чтобы определиться: в этом предисловии есть заметное перехваливание произведений раннего периода в творчестве Соколова и заметная недооценка действительно лучших произведений последних лет, когда количество строк заметно сократилось, а глубина, если так можно выразиться, стала глубже.

      Поэтическое имя Владимира Соколова было чуждо шумной популярности, огромным аудиториям слушателей и зрителей поэтов на стадионах. Естественно, возникло в критике стойкое убеждение, что Соколов принадлежит к сравнительно малочисленному отряду поэтов «тихой поэзии»… Но так ли уж тиха и избыточно укромна его поэзия? Прочтите ещё раз двухтомник Соколова, и вы дадите резко отрицательный ответ.

      Когда я немало выступал именно как критик, а не поэт, то щедро цитировал несколько «тихих» стихотворений, в частности «Танки» Ларисы Васильевой. И представьте себе, когда доходил до строчек «И женщина шла без жакета, кричала: “Победа идёт!”», то не кричал эти строки, а произносил намеренно тихо. Эффект был обратный: в шёпоте слышался ликующий крик!

      Вот вам и «тихая поэзия»! Таких стихотворений немало и у Владимира Соколова. И нет никакого сомнения в том, что стихотворцы-крикуны, среди которых большинство оказалось диссидентами, умолкли в истории нашей поэзии, а такие поэты, как Владимир Соколов, звучат всё сильнее и пронзительнее.

      Владимир Николаевич Соколов (1928–1997)

      На войне и сразу после

      (юношеские стихи)

      Памяти товарища

      Что делал я тогда? Снопы вязал,

      а может быть, работал на прополке,

      когда ты тоже полем проползал,

      где каждый метр изранили осколки.

      Меня поймёт, кто был для фронта мал,

      мальчишка, живший на Оби иль Каме.

      он тоже географию сдавал

      по карте, сплошь истыканной флажками.

      Ни на минуту друга не забыв,

      я жил, ни слова о тебе не зная.

      прошла