Ветер сулит бурю. Уолтер Мэккин

Папашиной шкалой, вы можете ясно себе представить, что из него получилось.

      – Не пойму я тебя, Мико, – сказал Папаша. – И как это Господь мог создать в одной семье двух разных детей, таких, как ты и твой брат Томас? Материала Он на тебя, видно, не пожалел: и высок ты, и плечист, только вот про мозги-то Он забыл. Так, что ли?

      – Может, и так, сэр, – хладнокровно отозвался Мико.

      Папаша смотрел на него, поджав губы. Два карих глаза спокойно встретили его взгляд. Не было в них ничего наглого или вызывающего (а то получил бы он уже давно по уху). Просто честный взгляд честных глаз. Папаша вздохнул. Он был невелик ростом. Стоя во весь рост перед сидящим мальчиком, он был выше его всего на каких-нибудь один-два вершка.

      – Сколько в тебе росту, Мико? – спросил он.

      – Не знаю, сэр, – ответил Мико, вздохнув, и положил руки на стол. Они у него были широченные и на удивление чистые. Короткие сильные пальцы, в которых он вертел огрызок карандаша, сейчас вспотели. Волосы больше уже не вились, как прежде, и одна прямая прядь вечно свисала на глаза. Волосы стали темными, с рыжеватым отливом. Очень густые, очень жесткие. Папаша протянул вперед тонкую руку и вцепился в них.

      – Ты по крайней мере пробовал выучить стихи, Мико? – спросил он.

      – Ей-богу, учил, – сказал Мико, – брата вот спросите.

      При этом чистосердечном признании класс захохотал и тут же стих под свирепым взором Папаши.

      Собственно говоря, видно Папашиных глаз не было, виден был только их пронзительный блеск, потому что брови у него были ужас какие густые, да он их к тому же еще расчесывал, так что они свисали над глазами, как козырьки, почти закрывая их.

      – Ты очень старался выучить стихи, Мико? – спросил он, выпустив волосы и хлопнув указкой по коленям, торчавшим из-под стола.

      – Так старался, что дальше уж некуда, – ответил Мико.

      – Так ли это, Томас? – спросил Папаша, устремив глаза в конец класса. Он поймал на себе взгляд Томми.

      Томми встал. Он был высок, но тонок и строен. Волосы у него так и остались светлыми и вьющимися. «Красивый парень», – подумал Папаша, глядя на него. Нос у Томми был точеный, скулы широкие, а брови тонкие, взлетающие к вискам. Лоб широкий, волосы зачесаны назад.

      – Стараться-то он старался, сэр, – сказал Томас, – только вы знаете, какой Мико.

      – Нет, не знаю, – сказал Папаша, раздраженный этим ответом, потому что в душе он любил Мико. – Расскажи-ка мне о нем.

      Он сделал несколько шагов, подбоченившись одной рукой и размахивая указкой. Как только Папаша отошел от него, Мико облегченно вздохнул и даже перестал потеть.

      Томми моментально сообразил, что его ответ пришелся не по вкусу, и поспешно улыбнулся. Зубы у него были превосходные: белые, ровные, один к одному.

      – Да просто он плохо запоминает, сэр, – сказал Томми.

      – Понятно, – сказал Папаша и снова повернул назад, поймав Мико на полувздохе.

      – Начни сначала, Мико, – сказал он. – Сколько знаешь. Ну, мы слушаем.

      «О Боже!» – простонал