Я Бадри. Азамат Дулатович Иманбаев

просто неуверенный в себе мальчишка и т.п. Берк терпеливо слушал, и не терял надежду помочь приятелю, хоть и сам недавно претерпел развод. «Благо, не было детей, – ухмылялся Берк, – поэтому делить-то особо было нечего».

      «Разбежались, и остались друзьями», – сказал как-то он Бадри.

      Бад, в свою очередь, тоже пытался внимательно слушать приятеля. Он прекрасно осознавал, что не у него одного жизненные проблемы и трудности, и помимо него есть такие же люди, которые тоже – как и он – хотят кому-то выговориться.

      Бадри и Берк частенько так вот ходили вместе после репетиций домой. Бывали дни – хоть и в редкость, конечно, – когда им действительно было о чём поговорить: о музыке и религии, о дальнейших планах и жизни в целом. Однако, как водится, зачастую они обсуждали великие страдания двигателя коллектива. Да! Бад был не только барабанщиком группы; но и… главным её двигателем.

      Для ребят он был даром и проклятием из-за его сложного характера. Мел восхищалась целеустремлённостью барабанщика, и его преданностью мечте детства. Алекса Бад раздражал биполярным поведением, но его импровизационные навыки на ударных, безусловно, его восторгали. Обо всём этом Бадри знал, и всё понимал.

      «Сложно измениться, когда твоё подсознание привыкло к нытью.»

      Согласно купленным билетам парни остановились на перекрёстке. На этот раз они не стали задерживаться за болтовнёй, как делают это обычно, перед тем, как попрощаться. День выдался тяжёлым. Берк улыбнулся на прощание, сказал пару напутственных слов, затем они с Бадри пожали друг другу руки. И на этом простились.

      – Спокойной ночи, Берк.

      – Сладких снов, Барни.

      Раздался щелчок выключателя, и маленькая прихожая озарилась тусклым светом. Ни любимая жена, ни детишки, ни домашний питомец – никто не встречал Бадри с порога после грузного рабочего дня. Всё что он мог лицезреть придя домой, так это бледные стены, одинокую лампочку на потолке, и грязную кухонную плиту, на которой кроме чайника и пустого замызганного сотейника ничего не стояло.

      Деревенщина Бад скинул рюкзак на пороге, отбросив его в сторону, и устало принялся снимать кроссовки. Аккуратно сложив обувь, он направился в ванную комнату. Четыре шага. Завернул налево. В заляпанном зеркале (пастой, козявками, прочими разводами) Бад угрюмо наблюдал безысходность, которой не помешало бы сбрить волосняк под носом, губой и на подбородке. Немного постояв, барабанщик открыл кран, и под слабым напором приступил умываться. Помыл руки марсельским мылом. Он несколько раз смочил лицо холодной водой, вяло протирая мрачные глаза, затем снял полотенце с крючка и вытерся. Выходя из ванной, закружился вот такой вот смерч мыслей:

      Кто ты? Что ты от меня хочешь? Зачем меня преследуешь? Ты жалкая тряпка! Ты ничтожество! Ни на что негодное отродье! Оставь меня в покое! Пожалуйста! Уйди прочь, неудачник! Я призираю тебя…

      Квартирант шмякнулся на кровать, но ещё не собирался погружаться в сон.

      (– Что будешь сейчас делать, когда придёшь домой?