Колдуны. Адам Нэвилл

мягким голосом, которую можно было слушать весь день. Из-за соседей Грейси чувствует себя в беде. И теперь она так напугана, что ее тошнит, а голова делается пустой и кружится. Еще немного, и сдуется, как воздушный шарик на ветру.

      – Я ничего не делала. И ничего не брала, – хнычет Грейси. Череп в ее кармане кажется тяжелым, как кирпич. – Мои мама и папа, – добавляет она, чтобы хоть как-то защитить свои трясущиеся коленки.

      Ведьма не слушает. Она оглядывает поляну, кого-то высматривая.

      – В круг нельзя. Никогда не заходи внутрь круга, моя дорогая, – говорит старик с головой менестреля с картинки из книги сказок.

      На соседе желтые брюки, а Грейси никогда раньше не видела, чтобы мужчина носил брюки лимонного цвета. Это настолько отвлекает ее от собственных страданий, что она начинает гадать: не женские ли на нем штаны? У нее самой есть желтые. Может, старик не знает, что это женские брюки, и надел их по ошибке. Его жена, наверное, тоже ошиблась, потому что на ней мужская одежда.

      Красноватая копна волос наклоняется вперед. Глаза у соседки цвета треснувшей голубой чайной чашки, покрытой сердитыми красными червячками. Ее лицо сморщенное, будто мокрая простыня, которую только что вытащили из стиральной машины. Соседка очень злится, свою школьную учительницу Грейси никогда такой не видела.

      – Уходи. Уходи. Вон! – говорит старуха. Она утаскивает Грейси от алтаря по огибающей холм тропинке и выводит из круга.

      Дергающие руки и злобное лицо – это слишком, теперь Грейси ревет и не может думать ни о чем, кроме мамы, к которой отчаянно хочет прижаться. Из-за рыданий у нее не получается нормально дышать, а еще кажется, что земля под ногами исчезла и Грейси уносит прочь от всего, что делает ее счастливой.

      Она помнит картинки и отрывки из фильма, который показывали в школе. О том, как говорить с незнакомцами, у которых в машинах есть сладости, и мужчинами, которые заходят в твое «личное пространство». Теперь, кажется, слишком поздно все это вспоминать, и ее мысли разлетаются вспугнутыми птицами.

      Сосед наклоняется, его заросшее уродливое лицо слишком близко и проникает сквозь панику и замешательство Грейси, чтобы разжечь их еще сильнее. От его дыхания пахнет прудом, а зубы цвета коричневого риса торчат вперед, будто у акулы. Как он может жевать такими зубами? Старик улыбается, глаза у него искрятся, они могут казаться добрыми.

      Он касается мягким пальцем щеки Грейси.

      – Ты не должна ходить в эти леса, моя маленькая пуговка.

      – Они кое-кому принадлежат, – говорит соседка и отпускает ее плечо.

      – Да, кое-кому очень старому, и ей нужно спать.

      Арчи скулит у ног Грейси, и ведьма-соседка смотрит на него так, словно только что наступила на одну из горчичного цвета какашек щенка.

      Сосед смотрит на спаниеля и кривится, будто случайно съел чеснок, спрятанный в соусе для спагетти, хотя папа обещал не класть его в еду.

      – И открою тебе секрет, – говорит соседка с прической-луковицей. – Она не любит собак. Это ее дом, и она не хочет, чтобы ее беспокоили. Ты понимаешь?

      Грейси кивает. Она согласится на что угодно, лишь