Кровь хрустального цветка. Сара А. Паркер

до потери сознания.

      – Ручку подать? – интересуюсь, наблюдая, как его разматывает медленными, некрасивыми корчами.

      – Нет, – выдавливает Рордин, перекатывается на корточки и, качнувшись на пятках после нескольких глубоких вдохов, встает. Держится он, конечно, нетвердо, но и вполовину не так плохо, как я ожидала, наступает, покачивая в такт движению широкими плечами. – Но свой запас ты мне выдашь.

      Сердце застывает. Даже кровь в гребаных венах.

      Он никак не может об этом знать.

      Чудом сохраняю спокойное выражение лица и ровный голос.

      – У меня нет запаса.

      Рордин цокает языком и подкрадывается ближе.

      – Какая красивая ложь. Под ковром? – Он подбрасывает меч в воздух и, вновь схватив рукоять, нацеливает острие мне в лицо. – В том самом тайничке, который ты считаешь таким надежным.

      Ублюдок.

      – Да пошел ты.

      Рордин издает мрачный, напрочь лишенный веселья смешок, от которого у меня вскипает кровь.

      – Нет, Орлейт. Все указывает в обратном направлении.

      Что-то внутри меня наглухо цепенеет.

      Рордин сверкает жестокой, безжалостной усмешкой.

      – Но ты живешь под моей крышей, и ты отдашь мне экзотрил.

      Нет.

      Он мне нужен, он каждое утро воскрешает меня из мертвых. Напоминает моему телу, как жить после обезболивающего бальзама, которым я упиваюсь ночь за ночью, чтобы взять под узду свои страхи.

      Все это находится в хрупком равновесии, а Рордин выдергивает булавку, скрепляющую все воедино, и считает, что знает, как для меня будет лучше.

      Ничего он не знает.

      Бросаюсь, рыча, рассекая воздух, выпуская на поверхность всю ярость, боль и ненависть, которую я сдерживала, и взмахиваю, взмахиваю, взмахиваю ненавистным мечом, чей звук и вес перестаю воспринимать.

      Все, что я вижу, – это широкие, отливающие ртутью глаза…

      И для меня они черны.

      Они – глаза тех диких, кружащих существ, которые душат мое подсознание, и Рордин словно возрождает их способность меня уничтожить.

      Он парирует, отвечая на танец клинка, плавно и ловко, будто читает каждое движение еще до того, как я решу его сделать.

      Я бью, он уходит.

      Снова бью, и снова уходит.

      Меч – продолжение моего тела, он обрушивается на мужчину, который стоит между мной и красивой ложью, которую я рисую на изломанной поверхности своего сердца.

      И я не останавливаюсь. Не сдаюсь.

      Но не сдается и он.

      Рордин, как и всегда, тверд и несокрушим, в то время как моя плоть отдается ему каждый день.

      Я не вижу с твоей стороны никаких попыток преодолеть страхи, мое терпение иссякает. Стремительно.

      Что-то во мне обрывается.

      Навязчивое спокойствие струится по венам и застывает, словно раствор, выстилая внутренности бетонной грацией, которую так хорошо знает Рордин.

      Я – стремительное пятно движения.

      Бросаюсь и вспарываю кончиком меча его рубаху. Ткань лопается, как рваная рана, я резко застываю, трезвея, оружие выскальзывает из ладони.

      Раскрываю