Кузя. Виктор Блытов

и повел свой батальон в казармы.

      Дальше начинались казачьи дела.

      Внутри круга образовалась свободная площадка, на которую два бородатых казака в казачьей форме, приехавшие вместе с членами правления, принесли широкую скамью. Смешались казаки, старики и члены правления. В круге остались Никита Прокофьевич, Науменко, Павло Дмитриевич, Николай Николаевич и Кузьма. Старики, священники и Верховный атаман стояли в первых шеренгах, куда их пропустили казаки отряда.

      – Ты, Кузьма Степанович Гусаченко, назначен атаманом для наших детей! Так это? – хитро начал Павло Митриевич.

      Кузьма кивнул головой, не понимая, к чему клонит Павел Дмитриевич, но понимая, что будет что-то интересное и имеющие глубокие исторические корни.

      – Теперь хочу спросить вас, братья казаки! Кто имеет что против того, чтобы Кузьма Гусаченко стал походным атаманом вашей походной станицы? Выходи вперед!

      Все казаки промолчали, никто вперед не вышел, только среди стариков раздался шепот:

      – Правильно, Павло Дмитриевич, по-казачьи! Молодец!

      – Раз никого нет против – ты, Кузьма, назначаешься решением нашего круга походным атаманом своего отряда! – продолжил Павло Дмитриевич, – раздевайся по пояс и ложись на скамью.

      – Любо, любо, Гусаченку в атаманы! – раздались крики казаков.

      Кузьма быстро скинул с себя пятнистую куртку и тельняшку, отдал Осиповичу шашку и, недоумевая, улегся животом на скамью.

      – По традиции мы должны выпороть атамана нагайкой, чтобы, получив власть над казаками, он имел право наказать по-казачьи любого казака за его нерадивость в службе. Он сам должен знать вкус казачьей нагайки и никогда без необходимости не злоупотреблять этим наказанием.

      – Любо! Любо! – раздались крики казаков.

      Два здоровенных казака в казачьей форме, принесшие скамью, достали нагайки из сапог. Владыка перекрестил лежавшего на скамье Кузьму. Раздался свист нагайки и сильный вскрик Лизы Хоханько. Кузьма почувствовал обжигающую спину резкую боль.

      – Один! – начали считать старики.

      Раздался рассекающий воздух свист с другой стороны и снова обжигающая до крови боль.

      – Два! – считали старики.

      Кузьма почувствовал, как по спине заструилась кровь. Он сжал зубы, чтобы не вскрикнуть.

      Снова взмах нагайки и снова острый, как удар, вскрик Лизы Хоханько.

      Спину обожгло так, что Кузьма почувствовал, что в голове его поплыло.

      Издалека донесся счет стариков.

      – Три! Молодец, держится! – услышал он голоса, – любо атаману!

      – Ну что, хватит, господа старики? Или еще несколько раз? – громко спросил Павло Дмитриевич.

      Кузьма чувствовал, как по спине льются ручейки крови. Он лежал, зажав во рту свободную руку, которую прокусил до крови, чтобы не закричать.

      – Хватит, Павло Дмитриевич! – услышал сквозь боль Кузьма знакомый голос отца, – я его с малолетства знаю! Сколько раз порол! Крик из него не выдавишь, сколько как ни бей!

      – Хватит! Молодец!