Росток на руинах. Надежда. Часть вторая. Ила Сандер

омежьего хихиканья и альфьих разговоров басом, кухня была мёртвой.

      – Я знаю, что с Ароном, – сказал я. – Он вчера сам… ну…

      И почему я чувствовал себя виноватым даже за то, что в меня втрескался альфа? Будто я прилагал к этому какие-то усилия.

      – Дверь закрыл? – хрипло ответил Халлар.

      Я кивнул. Дело было слишком личное и болезненное для него как для отца, поэтому он не хотел, чтобы нас услышали.

      – Ты правда знал, что он останется? – спросил я.

      Халлар достал из внутреннего кармана куртки картонную коробку, открыл. Взглянув на три оставшихся сигары, цокнул языком и отправил коробку на место.

      – Это ж самый тупой возраст, – ответил. – Наизнанку вывернется, но будет рядом с тем, кого он хочет… Конечно, я знал. Иначе сам бы его оставил. И навсегда разосрался бы с Керис.

      Я возмутился:

      – Оставил бы здесь? Зачем?

      Халлар избегал смотреть в глаза.

      – Головой подумай. Хорошая привычка.

      Умничал, кхарнэ. А сам семнадцать лет жил мечтами о мести. И нарывался на переломы, давая за щёку чужим истинным омегам.

      Почему Халлар хотел, чтобы Арон поехал в Саард? Малёк неопытный, дурнистый – какой из него воин? Не по-отцовски это: бросить на растерзание коммунам своего старшенького. Даже если допустить, что Керис была права, и для Халлара мы просто средства достижения цели… Какой смысл был четырнадцать лет растить солдата, а потом слить его, не дождавшись реальной пользы? За что? За то, что тот в болезненном бреду шептал моё имя? Арону нужно помочь, а не выбрасывать его, как червивое яблоко.

      – Его же можно… как-то изменить?

      Халлар отрезал:

      – Нет. Он на течку не реагирует. Какие, на хрен, изменения?

      – Пусть омеги как-нибудь… попробуют…

      – Зейна пробовала. Верю, что очень старалась. Напрасно всё. Это не в голове, это физиология. Как цвет волос. Врождённое, не поменяешь. Один на сто тыщ такой… дефективный. Раньше они своими общинами кучковались… Ну, а теперь…

      Халлар глотнул чайной бурды, потёр отросшую бороду. Он не имел обыкновения сюсюкать с сыновьями, но, конечно, они были ему дороги. Его угнетала эта ситуация. В глаза он не смотрел, потому что стремался признать открыто, что отказывается бороться за своего ребёнка. Я спросил:

      – И что с ним будет?

      – Ничего хорошего, – ещё больше посуровел Халлар. – Ни для нас, ни для него. Он надёжен, пока на тебя молится и слюни пускает. Но скоро до него дойдёт: надеяться не на что. Ты не ответишь взаимностью. А природа своё будет требовать. И тогда он пойдёт вразнос… Что сделает? Да хрен его знает. Изнасилует кого-нибудь. Вскроется. Это лучший вариант ещё. Хуже, если сбежит искать себе пару в другом месте. Первый же допрос с сывороткой правды – и он сдаст нас коммунам. Такая вот перспектива.

      Я не ожидал, что всё настолько паршиво. Нужно было хотя бы попытаться найти выход.

      – Мы… не знаю… будем возить ему бет.

      Халлар покачал головой.

      – Ты бы смог всю жизнь